Дитя времени

— Про температуру не знаю, а вот давление наверняка подскочило.

— Боже мой! — всплеснула руками девушка. — А ведь дело шло на поправку… Сестра Ингхэм очень расстроится. Она уже хвасталась вашим быстрым выздоровлением.

То, что он является предметом гордости Лилипутки, оказалось для Гранта новостью, которая, однако, не принесла ему никакого удовлетворения. Пусть бы у него и впрямь поднялась температура — назло Лилипутке.

Но приход Марты отвлек Гранта от мстительных помыслов. Актриса, видимо, решила заботиться о его душевном здравии не меньше, чем Лилипутка заботилась о физическом. Марта пришла в восторг, увидев, что результаты ее совместных с Джеймсом раскопок в магазине гравюр не пропали даром.

— Значит, ты решил заняться Перкином Уорбеком? — спросила она.

— Нет, не Уорбеком. Скажи, почему ты принесла мне портрет Ричарда III? Ведь с ним же не связано никакой загадки, верно?

— Да. Кажется, мы прихватили его для иллюстрации дела Уорбека. Нет, постой… Вспомнила. Когда Джеймс нашел этот портрет, он сказал: «Если ваш полицейский так любит изучать лица, то вот физиономия как раз для него!» Он еще сказал: «Это самый отъявленный убийца в истории, но все же я считаю, что у него лицо святого».

— Святого! — воскликнул Грант и вдруг добавил: — Слишком совестливый…

— Что?

— Ничего. Я просто вспомнил свое первое впечатление от этого лица. Тебе оно тоже показалось лицом святого?

Марта взглянула на портрет, прислоненный к стопке книг.

— Мне не видно против света, — сказала она и взяла портрет в руки, чтобы разглядеть получше.

В этот момент Грант сообразил, что для Марты лица представляют такой же профессиональный интерес, как и для сержанта Уильямса. Изгиб бровей, очертания рта говорили ей о человеке не меньше, чем полицейскому. Собственно, она и сама создавала лица тех людей, которых изображала на сцене.

— Сестра Ингхэм считает его мрачным, сестра Дэррол — пугающим. Мой врач предполагает, что он переболел полиомиелитом. Сержант Уильямс решил, что Ричард — прирожденный судья. Старшая сестра видит в нем исстрадавшуюся душу.

Помолчав немного, Марта тихо промолвила:

— Знаешь, у него очень странное лицо. При первом взгляде оно кажется подлым, безразличным. Даже сварливым. Но если приглядеться, то все изменится. На самом деле у Ричарда спокойное лицо, неживое. Наверное, это и имел в виду Джеймс, когда говорил, что у него лицо, как у святого.

— Нет… вряд ли. Скорее, он имел в виду… совестливость.

— Что бы там ни было, лицо это весьма примечательно! Не просто скопище органов зрения, дыхания и питания. Удивительное лицо. С совсем небольшими изменениями оно могло быть лицом Лоренцо Великолепного.[7]

— Ты не думаешь, что это и впрямь Лоренцо, и мы все время говорим о другом человеке?

— Конечно, нет. Почему ты так решил?

— Потому что ничто в этом лице не соответствует известным фактам, а портреты случалось перепутывать и раньше.

— О да, такое бывало. Но это, несомненно, портрет Ричарда. Оригинал — во всяком случае, его считают оригиналом — висит в Виндзорском замке. Джеймс мне рассказал. Портрет был включен в опись, сделанную еще при Генрихе VIII, так что он хранится в Виндзоре уже около четырех столетий. Еще есть копии в Хэтфилде и Олбери.

— Да, это Ричард, — смирившись, вздохнул Грант. — Я просто ничего не понимаю в лицах. У тебя есть знакомые в Британском музее?

— Британском музее? — переспросила Марта, все еще увлеченная изучением портрета. — Кажется, нет; сразу вспомнить не могу. Я туда ходила смотреть на египетские украшения, когда играла Клеопатру. А что тебе там понадобилось?

— Мне нужны сведения об исторических трудах эпохи Ричарда III. Так сказать, информация из первых рук.

— А святой сэр Томас разве не подошел?

— Святой сэр Томас всего лишь старый сплетник, — проворчал Грант. Он явно невзлюбил этого уважаемого человека.

— Боже мой, а симпатичный библиотекарь так почтительно отзывался о нем!.. Житие Ричарда III от св. Томаса Мора, и все такое…

— Какое там к черту житие, — рассвирепел Грант. — Он записывал в тюдоровской Англии всякие бредни и россказни о событиях, происходивших в Англии Плантагенетов, когда ему самому было пять лет от роду.

— Всего пять лет?

— Именно.

— Вот так-так! Нельзя сказать, чтобы он был очевидцем.

— Даже ничего похожего. Если подумать, все его сведения не более надежны, чем подсказка букмекера на скачках. В любом случае он находился по другую сторону баррикад. Раз он служил Тюдорам, то не мог быть объективным по отношению к Ричарду.

— Да, да, видимо, так. Что же ты хочешь выяснить о Ричарде, если с ним не связано никаких тайн?

— Я хочу знать, какие мотивы двигали им. Эта задача посложнее тех, с которыми я сталкивался последнее время. Что изменило его чуть ли не в один день? До самой смерти брата его поведение заслуживало самой высокой оценки. Он был так предан Эдуарду.