Дитя Всех святых. Перстень с волком

Рено и в самом деле успел в Париж 1 января до полуночи. Он поспешил в покои Мелани и остановился в недоумении: комната была пуста. Все вещи оставались на месте, значит, сама Мелани могла находиться только на балу. Рено удивился. Неужели, несмотря на беременность и любовь к уединению, она нашла в себе силы отправиться на бал? Очевидно, таков был приказ Изабо. Поэтому Рено поспешил в зал, чтобы, наконец, увидеть свою возлюбленную.

Когда Рено появился на балу, то сразу же понял: что-то произошло. При его приближении все разговоры смолкли, все взоры обратились на него, пары перестали танцевать. Напрасно он шарил глазами по залу в поисках Мелани. Ее нигде не было.

Гильом де Танкарвиль хотел было подойти к своему крестнику, но Изабо Баварская оказалась проворнее. Королева дала оркестру знак продолжать и взяла Рено за руку. Этот жест, немыслимый со стороны королевы, наполнил его страхом и дурными предчувствиями. Непослушными губами он выговорил:

— Она умерла?

Мелодия, которую как раз сейчас играл оркестр, была веселой и жизнерадостной, поэтому ответ Изабо прозвучал особенно трагично:

— Почти. Она ушла в монастырь и больше не выйдет оттуда.

Рено с трудом задал еще один вопрос:

— Почему?

Королева грустно покачала головой и начала свою повесть. Она поведала ему историю их родства; рассказала о невыразимом ужасе Мелани перед инцестом, который в действительности таковым вовсе и не был, и о решении молодой женщины, которому Изабо даже не пыталась препятствовать, потому что понимала: любое вмешательство бесполезно.

Изабо добавила, что не имеет представления о том, кто бы мог открыть Мелани все эти прискорбные тайны. Но Рено не требовались уточнения. Единственное существо, способное на такую подлость, было ему хорошо известно. Как сожалел Рено, что уступил тогда мольбам Мелани, что пощадил негодяя в церкви Сен-Жак-дю-О-Па!

Пальцы молодого человека невольно сжали меч. Но гнев его длился всего лишь мгновение и уступил место невыразимой тоске, которая захлестнула Рено, не позволяя дышать. Он увидел, как Карл VI, устремив куда-то вдаль бессмысленный, блуждающий взгляд, монотонно покачивает головой, и почти позавидовал его безумию, которое оберегало короля от жестокой реальности…

Затем Рено услышал собственный голос:

— В какой монастырь?

— Я предпочла бы не говорить об этом. Вам все равно не удастся переубедить ее. Вам только станет еще хуже.

Произнеся эти слова, Изабо Баварская печально улыбнулась и отошла от него.

Ее место тотчас же занял Гильом де Танкарвиль. У него был смущенный вид человека, который сознает свою беспомощность и неспособность помочь. Рено вспомнил, как крестный сказал ему у стен Арраса: «Я ничего не могу для вас сделать. И никто не может». И это оказалось правдой. Танкарвиль ничего не мог поделать. Только подбодрить крестника и постараться, чтобы тот сохранял достоинство.

Рено заговорил, стараясь придать голосу твердость:

— Я хочу просить отставки с поста стражника у короля, но, похоже, его величество сейчас не в себе. Вы могли бы мне помочь?

— Снимай перевязь. Я все сделаю.

Рено снял перевязь и отдал Танкарвилю. Все кончено. У него больше нет крылатого оленя, у него больше нет единорога. Чудесные животные исчезли навсегда…

Танкарвиль осторожно спросил:

— Куда теперь?

— В Моллен.

— Что ты будешь там делать?

— Ничего. Благодарю вас за все. Прощайте, монсеньор.

— Не говори мне «прощайте», Рено. Мы еще увидимся… А твой ребенок? Ты не хочешь, чтобы его отослали тебе, когда он родится?

Рено решительно покачал головой.

— Нет! Отец не должен в одиночку воспитывать сына или дочь. Я знаю это, как никто другой!

— Но что с ним будет?

— Уверен, что королева позаботится о нем как нельзя лучше. Я доверяю ей.

Сказав это, Рено отошел. Быстрыми шагами он пересек зал, и опять при его приближении смолкали голоса и останавливались танцующие пары.

Он вернулся в комнату Мелани, чтобы кое-что забрать.

Ему нужна была не любая вещь на память о погибшей любви, — нет, он хотел взять определенный предмет, один-единственный. Забрав его, он сразу уйдет.

Рено стал рыться в сундуке, одно за другим вынимая черные платья и даже не удостаивая их взглядом. Вдруг он замер: в руках у него была черная длинная шаль, которой он накрывал голову во время болезни. Он повязал ее вместо перевязи, которой у него больше не было, и вышел…

Рено отправился в путь на следующее утро. В дороге его застала страшная снежная буря, и, пробираясь сквозь ледяной ветер, он впервые за всю свою юную жизнь взглянул на себя со стороны. Он стал точной копией собственного отца: потеряв любимую, он ожидал лишь смерти. Впрочем, о смерти можно не беспокоиться: Рено де Моллен сумеет умереть достойно, как он и говорил Танкарвилю больше года назад. Что же касается искусства жить, то крестный честно попытался обучить его, но потерпел неудачу.