Дитя Всех святых. Перстень с волком

Сосед по столу показался ей вполне подходящим, чтобы осуществить свои намерения. Это был светловолосый человек с тонзурой, как у всех священнослужителей. Он уже начинал полнеть. На его лице, мясистом и простоватом, не замечалось признаков особого ума. Несколько брошенных им слов позволили ей догадаться, что он относится к числу людей, близких герцогу.

Лилит попыталась вести себя как можно более любезно, рассчитывая, что этот человек не замедлит обратить на нее внимание.

И в самом деле, вскоре он решился завязать разговор, выказывая несколько тяжеловесную учтивость. Для начала он указал на трофей, висевший у нее на груди:

— Слезы, которые вы выставляете на всеобщее обозрение, мадам, — это слезы ваших почитателей. Особа, столь достойная любви, приводит в отчаяние всех, кто к ней приближается.

Лилит задорно рассмеялась.

— Разве вы не священник?

— Священник, мадам. Я Иоганнес Берзениус, алхимик и исповедник его светлости герцога.

— Исповедник!

Лилит не смогла сдержать невольного вскрика. Но Берзениус истолковал его совсем неправильно.

— Это не мешает мне быть добрым человеком. Вы поражены?

— Вовсе нет. Просто чрезвычайно польщена, что нахожусь рядом со столь важной особой.

Иоганнес Берзениус выпятил грудь колесом.

— Позвольте мне узнать ваше имя, мадам.

— Ева… Ева д'Аркей.

Адам и Ева д'Аркей, так они теперь звались, поселились не во дворце, но в городе, в Английском особняке в начале улицы Форж.

Там они познали дни упоительного счастья. Впервые они жили как настоящая супружеская пара: у них был свой дом, свои слуги, которые называли их «господин» и «госпожа». Они, как безумные, занимались любовью в надежде зачать ребенка, безразлично, мальчика или девочку, который смог бы продолжать их дело.

Они прогуливались по улочкам Дижона, милого городка, насчитывающего двадцать тысяч душ населения, с хорошо сохранившимися крепостными сооружениями и глубокими рвами, питающимися водами двух речек: Уш и Сюзон. Еще город поражал разнообразием жилищ. Здесь существовал поразительный контраст между убогими глинобитными домишками с фахверковыми стенами — и богатыми особняками из белого или розового известняка, с крышами из черепицы разного цвета.

6 декабря Иоанн Бесстрашный решил устроить большую охоту в честь Дня святого Николая. Герцог дал знать Адаму, что хочет воспользоваться этим, чтобы поговорить с ним. Во время облавы у них будет минутка побеседовать с глазу на глаз. Адам ответил герцогу согласием, а сам решил заодно выяснить, чего он мог бы попросить у Золотой Госпожи.

Что касается Лилит, ей предстояло остаться дома. Берзениус наверняка не покинет дворца и будет работать в своей алхимической лаборатории. Она разыщет герцогского исповедника и попытается завязать с ним более тесные отношения…

Охота на День святого Николая оправдала все ожидания. Иоанн Бесстрашный появился с большой свитой: более сотни дворян с домочадцами и вся его собачья свора из пятидесяти пяти гончих, пятнадцати ищеек и тридцати пяти борзых. Накануне выпал снег.

Герцог приблизился к Адаму на опушке белого леса. Они ехали верхом, вдыхая холодный чистый воздух. Когда Иоанн Бесстрашный заговорил, изо рта его выпорхнуло легкое облачко белого пара.

— Как поживает наш дорогой король Генрих?

— Он посылает вам уверения в своей любви, монсеньор.

— Моя любовь к нему превосходит его любовь ко мне…

Беседа продолжалась в том же духе. Как и просил король, Адам произносил лишь вежливые слова, его собеседник отвечал ему тем же, и в конце беседы ни один из них так и не выяснил истинных намерений другого.

Вечером все остановились в ближайшем замке, который назывался Сомбреном и принадлежал лично самому герцогу. Адам был поражен этим названием [40], вызывающим в памяти странные образы. В нем была какая-то тайна, загадка, мистерия. Никакое другое место не подошло бы лучше для выполнения его миссии.

Адам спросил, как можно повидать Золотую Госпожу. Слуга пошел выяснить это и вскоре вернулся, чтобы проводить Адама в ее комнату. Постучав несколько раз и не получив ответа, Адам толкнул дверь и остановился в недоумении: комната походила на все прочие, с обычной кроватью и мебелью нормального размера, но посередине стояла крошечная палатка. Оттуда раздался голосок:

— Входите, монсеньор.

Поскольку Адам не пошевелился, голосок повторил:

— Входите же! Моя комната здесь.

Он опустился на четвереньки и сунул голову в отверстие палатки. Белокурая кукла находилась там, в пространстве, приспособленном к ее размерам: маленькая кроватка, маленький шкаф; имелось даже крошечное зеркальце, в которое она как раз смотрелась…

Золотая Госпожа повернулась к своему гостю и улыбнулась.

— Добро пожаловать в мой дом, монсеньор. Вы первый. Даже герцог никогда сюда не приходил.

Золотая Госпожа трепетала. Адам был взволнован, хотя и сам не понимал причины своего волнения.

— Почему именно я? Почему вы сказали, что я могу попросить у вас все, чего хочу?

Существо отвернулось.

— Потому что вы назвали меня «мадам», потому что вы смотрели на меня, как… как на человека.