Дитя Всех святых. Перстень со львом

Луи… А не был ли Франсуа ужасно виноват перед своим сыном? Не оттолкнул ли он его лишь потому, что тот не похож на него самого? Франсуа решил, что у Луи нет сердца, и попытался силой навязать ему чувствительность. Франсуа пытался переломить характер Луи. Ведра воды при побудке, марш-броски по снегу, карцеры графа де Танкарвиля — вот все, что он нашел для его воспитания. Этим ему удалось только ожесточить мальчика, вынудить его еще больше замкнуться в себе, а он, быть может, ждал всего лишь улыбки, слова любви… Да, Франсуа виноват. Но что теперь поделать? Уже слишком поздно.

Франсуа еще глубже погрузился в уныние. Лишь одно помешало ему окончательно утонуть в печали — судьба брата. Только ради Жана Франсуа хотел выздороветь. И поэтому он отчаивался, видя, что по-прежнему прикован к постели. Слишком медленно возвращаются к нему силы! Ведь если он отправится в дорогу слишком поздно, то не успеет в Рим вовремя и Жан из-за него познает самую ужасную из смертей…

19 сентября Франсуа удалось встать и сделать несколько шагов по комнате. Вопреки мнению врача, убеждавшего больного в том, что он ни за что не сможет проделать столь долгое путешествие, Франсуа решил уехать в тот же день.

Он двинулся на восток короткими переходами. Стоило ему покинуть затхлую атмосферу комнаты, как его душевное состояние тоже стало улучшаться, что немало способствовало восстановлению здоровья. Франсуа больше не был заперт в четырех стенах наедине с самим собой; каждый день открывал перед ним новые пейзажи.

Франсуа де Вивре переправился через Рону у Турнона и прибыл в Гренобль, столицу Дофине. Там он сменил своего коня на мула — из-за горных дорог, которыми ему предстояло ехать, — и тотчас же тронулся в дальнейший путь. Он миновал Грезиводанскую и Морьенскую долины, направляясь к ущелью Мон-Сени, через которое собирался попасть в Италию.

Стояла осень, и горы встретили путника дивным многоцветьем. Печальная красота природы превосходно отвечала состоянию его души, хотя Франсуа и не мог отдаться ей целиком. Все его чувства притупились, сердце словно онемело. Слишком много было потерь. Быть может, когда-нибудь оно оправится от них, а может и никогда. Еще слишком рано для каких-либо ответов…

***

Утром 29 сентября 1380 года, в день святого Михаила, когда Франсуа был уже недалеко от ущелья, он въехал в какую-то деревню, единственная улица которой была пустынна. Несмотря на то, что это был понедельник, все жители присутствовали на мессе. Путешественник увидел их, стоящих на коленях перед часовней: народу собралось слишком много, чтобы все могли поместиться внутри. Приблизившись, он расслышал слова песнопения:

— Pro rege ora, Domine…

Франсуа застыл, остановив своего мула, потом спешился… Он понял.

Сир де Вивре вошел в церквушку — незамысловатую постройку с покатой крышей. Как и во время высадки в Рае, это была заупокойная служба. И так же, как в Рае, все молились за упокой души короля. Но на этот раз не английского, а французского.

Крестьяне расступились при виде вошедшего рыцаря в доспехах. Франсуа приблизился к самому алтарю и преклонил колена. Тогда священник начал свою проповедь. Он сказал, что король Карл V умер 16 сентября, в день святой Эдит, что он был государем великой мудрости, и что его поминовение надлежит соединить с поминовением дю Геклена, который так ненадолго опередил его на пути к могиле…

Месса возобновилась. Поскольку это была заупокойная служба, то Франсуа стал молиться за всех умерших. Их оказалось так много в столь короткое время: Франсуа де Флёрен, Бертран дю Геклен, Ариетта, а теперь вот и король Карл… Франсуа вспомнились две строчки на чьей-то безымянной могиле, виденные им некогда на кладбище Невинно Убиенных Младенцев и так тронувшие его своей скромной печалью, своим грустным смирением:

Мужчина, женщина, младенец нежный, —
Смерть — общий удел неизбежный…

Мужчины, женщины, новорожденный ребенок — все они умерли и остались лишь в воспоминаниях живых, которые тоже в свою очередь станут воспоминанием, когда придет к концу их путь…

Но его-то собственный путь еще не был окончен, поэтому по завершении мессы Франсуа снова двинулся по дороге в сторону перевала.

Выезжая из деревни, он обогнал какого-то паломника. Направляясь на восток, тот мог двигаться только к Иерусалиму и был еще очень далек от своей цели. Чтобы подбодрить себя, человек, шагая, что-то напевал. То был один из «плачей», наивных и бесхитростных, которые народ сочиняет в простоте душевной, когда теряет того, кого любит и по ком скорбит:

Сеньор Бертран,
Гроза англичан,
Богу душу отдал.
Эх, люд честной,
За ее упокой Молись Деве Святой…

Франсуа дал ему монетку. Дорога поднималась все вышеи выше, и вскоре Франсуа добрался до перевала.