Дитя Всех святых. Цикламор

Одилон Легри, непосредственно отвечавший за пленника, с большими издержками вызвал из Осера врача. Несмотря на все хлопоты, Анн долго оставался в критическом состоянии.

Объяснялось это не столько серьезностью ран, сколько его душевным упадком. Анн не боролся, чтобы выздороветь, не сопротивлялся недугу. В своем полубреду он полагал, что так лучше. Он умрет в Куланже. Бургундский замок станет его могилой – вот и хорошо. Он ни о чем не жалел. Он хорошо сражался. Победил черного рыцаря. Его похоронят как доблестного воина, как Изидора. В некотором смысле даже лучше, что его побег не удался! Что за радость – вновь оказаться в полном одиночестве среди солдат?

Анн был уверен, что скоро умрет, но при этом оставался безмятежно спокойным. Только одна мучительная мысль время от времени донимала его: мысль об отсутствующей Теодоре. Почему она не приходит? Ведь она – его жена: ей надлежит находиться рядом с супругом в этом последнем испытании. Впервые в жизни он сердился на нее…

В конце концов, крепкое сложение молодого человека взяло свое, и в начале декабря он окончательно поправился… лишь для того, чтобы снова оказаться в одиночестве, в пустом замке, с ужасным чувством тоски. Одиночество заточения было подобием, отображением всей его жизни. Ему еще нет двадцати, а кажется, будто он уже испытал все. Осталось только одно грустное развлечение: глядеть на облака сквозь решетку, которой забрали его окно…

Эсташ де Куланж приехал к Рождеству. Он возвращался с коронации Генриха VI и пребывал в весьма дурном расположении духа. Отчет Одилона Легри о попытке пленника бежать только усугубил его раздражение. Все же бургундский сеньор заглянул к нему, чтобы справиться о самочувствии, и позволил присутствовать на богослужении и праздничной трапезе в его обществе – при условии, что тот даст слово не пытаться бежать.

Анн охотно принял это предложение, способное хоть немного развеять его смертельную скуку. Тем более что Эсташ де Куланж, насколько мог судить Анн, был неплохим человеком.

Итак, оба присутствовали на рождественской мессе, которую отслужил местный кюре в замковой часовне, столь же непритязательной, как и все остальное. Она, видимо, была построена в те же времена, что и донжон, поскольку все арки в ней были не стрельчатыми, а круглыми, как делали давным-давно. Чем-то она напоминала церковь Гроба Господня, но по размерам гораздо меньше.

Внутри было темно, скудное убранство и скромность алтаря не помешали Анну молиться с особым пылом. Обращение к Богу пошло ему на пользу. Пленник чувствовал себя уже гораздо лучше, когда последовал за хозяином в парадный зал, где должна была состояться трапеза.

Анн не удивился, обнаружив там полное отсутствие комфорта. Длинный стол и скамьи составляли единственную обстановку помещения. Плиты пола местами отсутствовали, позволяя видеть утрамбованную землю. Под ногами пирующих свободно расхаживали куры.

Единственным источником света был огонь в камине. На голых стенах не имелось никаких украшений, кроме герба Куланжей: на серебряном поле голубая перевязь и три золотые раковины.

Бегло осмотрев новое место, Анн все свое внимание перенес на сира де Куланжа.

Тому было около тридцати пяти лет. Темные, коротко остриженные волосы и тонкие усики. Бургундец ничем не был похож на грубого солдафона. Чувствовалось, что он воевал лишь потому, что его к этому обязывал долг, поскольку таков был приказ его сюзерена, однако сам он предпочитал жизнь в своей деревне, среди своих подданных.

По сравнению со скудной тюремной кормежкой праздничный ужин был настоящим пиршеством. Впрочем, Анн едва заметил это, настолько Эсташ де Куланж завладел его вниманием. Раньше Анн и помыслить не мог, что встретит когда-нибудь подобного противника. Юный сир де Невиль и не предполагал даже, что таковой существует.

Сир де Куланж был бургундцем, потому что Куланж находился в Бургундии, но в остальном проявлял такой же французский патриотизм, как и сам Анн. Он оплакивал несчастья Франции и желал лишь одного: полного и окончательного союза между герцогом Филиппом и королем Карлом VII, что позволило бы изгнать, наконец, англичан на их заморский остров. Об этих чужаках Эсташ де Куланж отзывался даже с большей резкостью, чем его пленник.

Анн удивился:

– Похоже, вы ничуть не любите ваших союзников.

– Это правда. Я их ненавижу.

– Что они вам сделали?

– Убили моего отца при Азенкуре.

– При Азенкуре!..

Эсташ де Куланж объяснил Анну, который этого не знал, что, несмотря на приказ герцога, запретившего им участвовать в битве, сотни бургундских рыцарей присоединились тогда к французскому войску и нашли геройскую смерть, служа стране, которую почитали родиной…

Выслушав, Анн промолвил задумчиво:

– Мой отец тоже погиб при Азенкуре.

Между ними вдруг сразу, сама собой, возникла симпатия. Но война есть война, и Эсташ перешел к главной причине, ради которой пожелал провести с Анном этот вечер.

– Я решил назначить за вас выкуп в полторы тысячи ливров.