Дитя Всех святых. Цикламор

Действительно, сначала его записку встретило долгое молчание, но потом вдруг посыпались, тесня друг друга, вопросы. Кто она? Где она? Почему он скрыл ее существование от брата? Анн отвечал, как прежде Этьенетте де Дре: она больна, находится в эрменонвильском лепрозории. Однако на сей раз эффект был совершенно противоположным: Диану это не только не оттолкнуло, но даже еще больше приблизило к нему. Девушка обещала молиться за несчастную и сделать все, чтобы помочь Анну в этом испытании, – если он захочет.

Потом Диана сменила тему и вновь обрела свою веселость, а вместе с собеседницей развеселился и Анн… Они вспомнили свою первую встречу.

Он захотел поделиться с ней тем, что его тогда поразило. Быстро нацарапал: «Как странно! Вас зовут Дианой, и вы наткнулись на меня спящего, как на Эндимиона…»

Внизу снова наступило молчание. Потом она поинтересовалась, каким чудом он уже успел прочесть об этом в ее книге. Он ответил, немного задетый за живое, что знает историю Дианы и Эндимиона уже очень давно.

И услышал:

– Значит, вам открыта и моя тайна… айна…

Да, он знал. Но ему вдруг захотелось, чтобы она произнесла это сама. И безжалостно написал: «Я видел ее, но не слышал».

И стал ждать. Ответ пришел – дрожащим, едва слышным голосом:

– Я вас люблю… люблю…

Послышался звук поспешных шагов. Девушка убежала…

Той ночью он не спал. Спать не давал голос. Стоило ему смежить веки, как он слышал: «Диана де Куланж… анж… Я вас люблю… люблю…» Анн уже был готов умереть от тоски и вот – переживает самое безумное из приключений! Диана-охотница, явившаяся ниоткуда со своим соколом на плече, любит его. И с какой силой! Она не отступилась, когда он сказал ей, что женат. Она без колебаний открылась ему, когда он попросил. Значит ли это, что он тоже любит ее? Неужели он разлюбил Теодору? Нет, конечно, но это не мешало ему восхищаться Дианой.

Внезапно Анн с силой бросился на свое ложе. Нельзя больше изводить себя вопросами. Довольно думать! Это принесет ему лишь боль. Надо просто прожить эти дни, не размышляя, в полную меру…

И последующие дни оказались такими, как он и надеялся. Диана находилась вокруг него повсюду, хотя он и не мог ее видеть, поскольку в его камеру она не входила, а из окна донжона замок был практически не виден.

Анн не видел ее, но слышал. Диана была сама веселость, сама жизнь. Она напевала на дозорном ходу, смеялась перед каминной трубой. Анн не мог ответить смехом на этот смех, поэтому изливал его на бумагу.

Не мог он отозваться и на ее пение – ведь она на своем этаже устраивала ему настоящие серенады! Услышав их в первый раз, он решил, что это, наверное, немного чересчур. Она же, наоборот, находила свою выдумку чрезвычайно забавной. Так что он слушал эти известные всем баллады, где рыцарь признавался в любви заточенной в башню принцессе. Диана, правда, заменяла «принцессу» на «рыцаря», а «рыцаря» – на «принцессу».

Она также развлекала его музыкой. Поставив после ужина свой орган на стол в большом зале, играла допоздна. Обитатели замка, начиная с самого Эсташа, не проявляли на сей счет ни малейшего удивления, поскольку играть на органе по ночам уже давно вошло у Дианы в привычку. Наоборот, бесконечная музыка знаменовала возврат счастливых дней, даже если заснуть теперь стало немного труднее.

А потом наступило Богоявление 1432 года…

Анн надеялся, что сир де Куланж позволит ему, как и на Рождество, покинуть камеру и присутствовать на богослужении. Но ничего подобного не случилось. Скрепя сердце слышал он, как в замковой церкви звонят к обедне. Значит, он не увидит Диану в день своего двадцатилетия!

В довершение его несчастий девушка в это утро не пришла к камину – наверняка потому что была на праздничной мессе. Сидя в одиночестве перед черной и немой дырой дымохода, Анн исписал целый листок, где изливал душевные скорби.

Наконец, он услышал торопливые шаги – она поднималась бегом, наверстывая опоздание, – и свое имя, повторенное эхом:

– Анн… Анн…

В ответ он бросил свою скомканную в шарик бумажку. Ожидание оказалось долгим. Она читала. Наконец, донесся совершенно ошеломляющий ответ:

– Сегодня ночью сделайте веревку из простыней и привяжите к прутьям решетки.

Он написал: «Я не могу бежать. Это невозможно».

Она не ответила. Анн услышал звук ее поспешных шагов.

***

Когда настала ночь, он поступил так, как она велела. Решетка, установленная Одилоном, накрывала оконный проем коробом. Пленник привязал веревку к нижней, горизонтальной части одного из прутьев, от всей души надеясь, что в эту лунную ночь из замка не заметят белизну простынь.

Как и во время того неудавшегося побега, веревка достигла лишь уровня расположенного ниже окна.

И Анн стал ждать. Он заметил, что впервые не слышит звуков органа…

Он никак не мог решить, остаться ли ему у окна или подойти к камину, когда веревка из простыней вдруг дернулась и натянулась. Анн глянул вниз и увидел Диану. Она поднималась к нему с нижнего окна – уверенная, ловкая.

Как и в их первую встречу, на ней было черно-белое платье; на плече сидел Зефирин.