Дитя

Ей вспомнилось, как Эмма вечно сочиняла всевозможные истории о своем отце. И разумеется, он был всегда героем. Храбрым, любящим животных, красивым. А однажды, в восьмилетнем возрасте, в заданном на дом сочинении «Моя семья» он оказался даже членом королевской фамилии. Джуд тогда вызвали к учителю и сказали, что у ее дочери, конечно, очень яркое воображение, однако необходимо следить за тем, как бы это воображение не вылилось в хроническое вранье. Учительница обращалась к ней «миссис Мэссингхем», хотя и знала прекрасно, что Джуд не замужем.

Помрачнев лицом, она припомнила, как быстро ретировалась из класса после этих умных вразумлений. У нее тогда руки чесались оторвать голову этой училке – только вот не хотелось привлекать излишнее внимание к своей персоне. Или к Эмме. Но Джуд хорошо помнила, как бушевала в ней ярость, когда она вернулась домой. Эмма тогда сидела у жившей на их улице миссис Спирринг – делала с ее дочкой уроки.

Джуд с криком набросилась на Эмму за то, что та назвала своего отца принцем, и миссис Спирринг даже рассмеялась, увидев в этом шутку, но тут же заткнулась и притихла, поняв, что дело серьезно.

Эмма тогда совершенно спокойно и невозмутимо подняла на нее глаза и проговорила:

– Я слышала, как ты сказала, что его зовут Чарли. Так зовут принца.

У Джуд прямо руки тянулись схватить ее и хорошенько тряхнуть. Но вместо этого она сухо сказала Эмме, что отец ее никакой не принц. Что он вовсе никто.

Эмма выглядела подавленной и опустошенной, и именно в тот момент, как всегда подозревала Джуд, ее дочь решительно нацелилась выяснить правду.

Насколько понимала Джуд, правда эта была сильно девочкой переоценена. И как она все время объясняла Эмме, это могло доставить массу огорчений слишком многим людям. Но в итоге Джуд лишь еще больше подпитывала надуманную «миссию» своей дочери. Эту ее болезненную одержимость.

Джуд не хотелось, чтобы она вообще думала о своем отце. Он ничегошеньки не сделал для нее, буквально ничего. Он исчез из ее жизни, как только появилась такая возможность.

Однако, когда Эмма подросла, она стала «цепляться» за любого представителя мужского пола, нарисовывавшегося у них на горизонте. Это был и продавец в магазине на углу, и один из школьных учителей, и отец ее лучшей подружки Гарри. И даже кавалеры самой Джуд. Эмма сочиняла о каждом целые истории, фантазируя, будто бы это ее отец, и Джуд вынуждена была решительно пресечь раз и навсегда это глупое вранье.

От резкого звонка в домофон кошка забилась под диван. Джуд нажала кнопку, открывая Эмме парадную дверь, и пока та поднималась к квартире, почувствовала, как нервы у нее сжимаются в комок.

– Привет, Джуд! – громко сказала Эмма, пытаясь перекрыть скорбный рыкающий голос Коэна, и поцеловала мать в щеку.

– Извини, сейчас выключу, – поспешно сказала Джуд. – Слушала, пока тебя ждала. Ты что-то задержалась.

– Сейчас всего десять минут первого, – быстро ответила Эмма.

– Да? И правда, а мне казалось, намного больше.

Почувствовав в своем голосе растущее раздражение, Джуд попыталась себя сдержать. Она вовсе не так планировала эту встречу. Она представляла, как они посидят вдвоем, поболтают за стаканчиком-другим вина, легко посмеются над какими-то общими, пусть даже самыми глупыми, шутками. Точно давние подружки. И вот тебе пожалуйста – она снова, как всегда, набрасывается на Эмму с упреками. Их общение как будто снова понеслось по старой истоптанной колее, разверзая между ними огромный зияющий провал.

Это разочарование мгновенно лишило ее всяких сил, и на какую-то секунду Джуд даже пожалела, что Эмма к ней приехала. Тем не менее она тут же вручила дочери подарок – книгу с биографией Дэвида Боуи, которую Джуд выбрала специально для нее.

– Ой, какая прелесть! Спасибо, – сказала Эмма, обнявшись с матерью.

Джуд на пару секунд задержала объятия и тут же почувствовала, как дочь первая отстранилась от нее.

– Я решила, что тебе понравится, – сказала Джуд, садясь на стул. – Помнишь тот постер с его фото, что висел у тебя в комнате? Ты еще целовала его перед сном, желая спокойной ночи. Помнишь?

– О да! – рассмеялась Эмма. – Моя первая любовь. У меня он, кстати, до сих пор хранится.

– Да что ты! Он же, наверно, весь уже расползся на кусочки!

– Ну да, без скотча, конечно, не обошлось, – согласилась дочь.

«Как это мило», – подумала Джуд и поднялась с места, чтобы достать из холодильника вино и налить им по бокалу.

– Давай, раз я встала, сразу подам ланч? – предложила она.

Эмма молча кивнула, разглядывая в книге фотографии.

В кухне Джуд разогрела уже подостывшую еду и разложила на две тарелки.

– Кассероль с чечевицей, – торжественно объявила она, принеся в комнату угощение. – Всегда была твоя любимая.

Эмма улыбнулась и пробормотала:

– Спасибо.

Наблюдая, как дочь размазывает запеканку по тарелке, перекладывая кусочки с места на место и делая вид, будто ест, Джуд подумала: «Опять эти твои старые штучки», – но решила все же ничего вслух не говорить.

Она уже хотела было завести беседу, как Эмма неожиданно спросила:

– Ты уже в курсе, что на Говард-стрит нашли скелет младенца?