Дорогая фройляйн фон Ведемайер,
Позвольте сказать, что, как мне кажется, я понимаю, что значит для вас смерть Макса. Едва ли вам поможет мое сочувствие и желание разделить эту боль. В такое время единственное, что помогает – не на словах, но истинно и подлинно отдаться Божьему сердцу. Для этого понадобится трудная работа, много часов днями и ночами, но когда мы полностью отдадимся Богу – вернее, когда Бог примет нас – тогда мы обретем помощь. «Вечером водворяется плач, а на утро радость» (Псалом 29:6). Поистине есть радость с Богом, со Христом! Верьте в нее. Но каждый идет этим путем в одиночку, другие люди могут сопутствовать нам лишь молитвами и ободрением541.
Самое неподходящее время для романтических отношений. Кажется, помимо разговоров с Бетге Бонхёффер никак не выражал своих чувств к Марии, а Мария и вовсе не испытывала никаких чувств, видя в своем собеседнике набожного и дружественно расположенного к ее семье пастора – не более того. Так обстояло дело, когда Бонхёффер собрался ехать в Померанию, чтобы присутствовать на заупокойной службе по Максу.
Однако бабушка Марии, наблюдавшая молодых людей со своей больничной койки на протяжении нескольких недель и зорко подметившая их взаимное притяжение еще в июне, надумала кое-что иное и имела неосторожность поделиться своими мыслями с дочерью. В результате Бонхёффер получил от матери Марии письмо с просьбой не приезжать на заупокойную службу. Он был ошарашен этим внезапным решением. Фрау Ведемайер, очевидно, сочла свою дочь слишком юной для брака с пастором Бонхёффером, да и момент для подобных затей казался ей малоподходящим. Бонхёффер ужаснулся мысли, что его тайные желания стали явными. Люди уже обсуждают то, в чем он сам себе еще не признавался! 11-го числа, получив письмо от фрау фон Ведемайер, Бонхёффер тут же обратился к Рут фон Кляйст-Ретцов: он прекрасно понимал, кто все это затеял.
Мария растерялась не меньше его. Бонхёфферу она писала, что ей стало известно, что ее мать «попросила вас не приезжать не заупокойную службу из-за какой-то глупой семейной сплетни, которую бабушка почему-то поощряла». С точки зрения Марии ничего существенного в этой «сплетне» не было, и она была смущена. Бонхёффер отвечал ей: