Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; уничтожаемы, но не погибаем. Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисуса открылась в теле нашем. Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей, так что смерть действует в нас, а жизнь в вас.

(2 Кор 4:8–12).

В Европу наконец-то вернулся мир. Лик ее, исказившийся и сделавшийся ужасным в пору войны, вновь обрел спокойствие и благородство. Чтобы осмыслить эти события, понадобятся долгие годы. Европа словно бы подверглась мучительному изгнанию бесов, и эта процедура отняла у нее все силы, но все же, вопя и противясь, последний демон уже отлетал от нее. Тиран покончил с собой в сумрачном бункере под своей разбомбленной столицей, и союзники праздновали победу. Как по сигналу наступило лето, первое мирное лето за шесть тяжких годов. Но отделаться от недавнего прошлого как от страшного сна не удавалось: то и дело что-то заново напоминало о пережитом кошмаре, и эти напоминания сами по себе были столь же ужасны, как прежние события, а порой и еще хуже. В начале лета распространились леденящие душу известия о лагерях смерти и о тех бесчеловечных делах, которые нацисты творили на только что покоренных, обращенных в ад окраинах своей недолговечной империи.

Слухи о подобных злодействах курсировали и в пору войны, однако теперь факты были подтверждены фотографиями, кинохроникой и свидетельством солдат, участвовавших на исходе апреля в освобождении концлагерей. Масштаб этих ужасов прежде не был известен и не поддавался воображению, для измученной войной британской публики это оказалось уж слишком. Люди утверждались в своей ненависти к Германии, каждая омерзительная деталь лишь усугубляла отвращение ко всем немцам. Бездонность греха ошеломляла.

В начале войны еще умели отличать нацистов от немцев и понимали, что не все немцы – наци. Но чем дальше заходило противостояние двух народов, чем больше приходилось Англии хоронить отцов, братьев и сыновей, тем труднее становилось проводить эту грань, и со временем она окончательно стерлась. Стремясь разжечь патриотическое рвение британцев, премьер-министр Уинстон Черчилль соединил понятия «немец» и «нацист» в едином образе ненавистного врага – так ему казалось вернее во имя скорейшей победы и прекращения душераздирающего ужаса.

Когда немцы, мечтавшие о поражении Гитлера и нацистов, обратились к британскому правительству с надеждой на сотрудничество ради уничтожения общего врага, когда они попытались подать миру знак, что в самом рейхе остаются заложниками множество немцев, разделяющих ненависть Европы к нацизму, этот призыв наткнулся на глухую стену. Никого эти переговоры не заинтересовали – было слишком поздно. Все немцы были замараны соучастием в злодействе, а теперь кому-то показалось сподручнее заключить сепаратный мир? Нет уж. Во имя большей эффективности отпора Черчилль пропагандировал идею: такого понятия, как «хороший немец», попросту не существует. Если позволено перефразировать, «хороший немец – мертвый немец». Деление на черное и белое лишь усугубляло и без того чудовищную ожесточенность противостояния.

Но вот война закончилась, и в то время как полностью, до конца, обнажались неописуемые злодейства Третьего рейха, стала проступать напоказ миру и другая сторона событий. Процесс возвращения к миру и нормальным отношениям требовал в том числе и выхода за пределы черно-белой палитры войны. Нужно было заново учиться различать краски и тени, нюансы и оттенки.

И в тот день, 27 июля 1945 года, в лондонской церкви Святой Троицы чуть в стороне от Бромптон-роуд совершалась служба, смысл которой был понятен не всем, а кое-кому, особенно тем, кто потерял на войне близких, она могла показаться неуместной и даже отвратительной. В тот день на британской земле совершалась – и передавалась по Би-би-си – заупокойная служба по немцу, погибшему три месяца назад. Весть о его смерти так медленно просачивалась сквозь туман и неразбериху войны, что друзья и родные окончательно в ней уверились лишь недавно, а некоторые все еще надеялись.