Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

Т е ф у а н. Не говори о своем желании, или я пристукну тебя на месте! А мне хочется, чтоб ты погибла медленно, в ужасных муках: утратив возможность прожить себя на сцене. Тогда за счет нерастраченной энергии ты пожрешь сначала Баландашека, а потом — самое себя. Помнишь, как писал твой несчастный любовник Эдвард Нефас, поэт, погибший из-за тебя в двадцать четыре года:

«Казнит любовников без счета,
Когда в театре нет работы!»

Р о з и к а. Как не крути, а всё на свете происходит из-за нас, женщин, Спика! Великодушно прощаю тебе твой невольный демонизм. Это мы создаем мужчин, а вовсе не они нас. Все, что они твердят об этом — вздор, сущий вздор.

С п и к а. Я предпочту стать гермафродиткой, предпочту, чтобы Каликст никогда меня не любил, предпочту даже смерть тому, чтоб хоть на миг солидаризироваться с этим скопищем свиней — сообществом женщин. Связанные отвратительным инстинктом, подняться над которым не могут, они ненавидят и боятся друг друга. Ох, как же я завидую мужчинам, что они вольны дружить между собой и не искать друзей не выше не ниже себя!

Т е ф у а н (печально). Ты ошибаешься. В мужской дружбе тоже всегда есть мужчина и женщина. Вопросов пола нигде не избежать, Даже между нами. С какой-то точки зрения, Аблопуто — моя психическая любовница. Друзей нет — вот страшная истина, которую дает только этот гнусный жизненный опыт.

 

Из бальной залы выходит вся компания за исключением двух Секретарей и Баландашека. Первая — П р о т р у д а, дальше — Г а л л ю ц и н а, П р а н г е р, А б л о п у т о  и  Х р а п о с к ш е ц к и й.

 

А б л о п у т о (официально). Сегодня утром намечено полное уничтожение всего современного искусства, и я рад, что эти послеполуденные часы войдут в историю, как начало исполнения этого величественного, по сути своей, проекта. Дальнейшее производство запрещено под страхом смерти с предварительным — на два года раньше — ослеплением серной кислотой: ее будут пускать в глаза специальными пипетками. Музыкантам в аналогичных случаях будут отсекать обе руки, высверливать барабанные перепонки и так далее, и так далее, тоже за два года до казни. Мы горды, что приступаем к этому великому начинанию. Идея распространяется во всех частях Старого и Нового Света. Да здравствует Автоматизм! Слава! Слава! (Обычным тоном.) Баландашек там убивается и спорит с Секретарями, но это ничего. Скоро сам все поймет. Он добрый человек, по натуре своей предобрехонький, можно сказать, человечишка. (Вдруг строго, по-военному, Спике.) Ты же, уважаемая Актриза и Мастерицца, исполнишь почетную роль в первом неофарсе дель арте, название которого толпа услышит ровно в полночь. Вечер начнет, то бишь откроет, сам президент. Бамблиони в главной роли. Мы предоставили ему полную свободу. Сегодня вечером на три часа отменена государственная цензура. Все должно возвестить о себе в форме новой и ничем не стесненной. (Спика покорно делает книксен перед Аблопуто.) Мы же, господа и дамы, в ознаменование этого торжественного события открываем сегодняшнюю ночь великолепным балом в этом зале. (Указывает на дверь в бальную залу.) И танцевать мы будем с чистой совестью, в убеждении, что за нами последует все человечество, очищенное от всякого сора и тяжкого, я бы сказал, позора нынешних изобразительных искусств. Да здравствует наш верный эксперт— Баландашек! Слава! Слава!

 

Из бальной залы влетает  Б а л а н д а ш е к, за ним  Ф и б р о м а  и  Б е р е н к л о т ц. Баландашек невменяем.

 

Б а л а н д а ш е к. Господин полковник!! Мои лучшие Дерены, мой единственный, лучший Чижевский! У меня разбили все скульптуры Замойского и Архипенко! Побойтесь Бога, люди! Что я буду делать? Я этою не перенесу! (Беспомощно обмирает.)

С п и к а (вдруг становится рядом и обнимает его). Я тебе их заменю: всех твоих Пикассо, Деренов и Чижевских. Я — Спика, твоя Спика. Успокойся, Каликст.

Б а л а н д а ш е к. Не хочу, не хочу успокаиваться. Всё, всё коту под хвост! Ох! И зачем я только создал теорию Чистой Формы? Если не будет нового искусства — к чему теория?