Дьюма-Ки

Джон Истлейк ревет: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ К МОЕЙ ДОЧЕРИ, ЧЕРНОМАЗАЯ ДРЯНЬ!»

И второй раз стреляет из гарпунного пистолета.

Вы видите, как гарпун попадает в цель, пробивает грудь няни Мельды? Если да, картина закончена.

Боже… картина закончена.

Глава 20 Персе

i

На картине (не самой последней из законченных в тот день Эдгаром Фримантлом, но ей предшествующей) Джон Истлейк стоит на коленях рядом с телом мертвой дочери, а позади него над горизонтом только-только поднялся лунный серп. Няню Мельду я изобразил по бедра в воде, девочек – по обе стороны от нее. С мокрыми, поднятыми кверху, перекошенными от ужаса и ярости лицами. Древко одного из коротких гарпунов торчит между грудями женщины. Ее руки сомкнулись на нем, а она в изумлении смотрит на мужчину, дочерей которого так старалась уберечь от беды, мужчину, который назвал ее черномазой дрянью, прежде чем убить.

– Он кричал, – сообщил я. – Он кричал, пока кровь не хлынула из носа. Пока кровь не хлынула из одного глаза. Просто удивительно, что не докричался до кровоизлияния в мозг.

– На корабле никого нет, – заметил Джек. – Во всяком случае, на рисунке.

– Нет. Персе ушла. Все произошло, как и надеялась няня Мельда. Происходящее на берегу отвлекло эту суку, и Либбит успела с ней разобраться. Утопила, чтобы та заснула. – Я постучал пальцем по левой руке Мельды, где нарисовал две дуги и крестик, символизирующий блик лунного света. – Во многом ее план удался лишь потому, что Мельда надела браслеты матери. Что-то ей подсказало. Браслеты были серебряными, как и известный подсвечник. – Я посмотрел на Уайрмана. – Вот я и думаю, что во всем этом есть и светлая сторона. Что-то хоть и немного, но содействует нам.

Он кивнул и протянул руку к солнцу. Оно грозило вот-вот коснуться горизонта, и тогда яркая полоса отблеска на воде, уже желтая, станет золотой.

– Но с наступлением темноты эти твари вступят в игру. Где сейчас фарфоровая Персе? Ты знаешь, чем все закончилось?

– Я не знаю точно, что произошло после того, как Истлейк убил няню Мельду, но общее представление у меня есть. Элизабет… – Я пожал плечами. – Думаю, она обезумела на какое-то время. Слетела с катушек. Отец, наверное, услышал ее крики, и, вероятно, только они и смогли заставить его очухаться. Должно быть, он вспомнил, что, невзирая на все произошедшее, здесь, в «Гнезде цапли» у него осталась живая дочь. Возможно, он даже вспомнил, что еще две его дочери находятся в тридцати или сорока милях от Дьюма-Ки. И понял, что теперь ему не остается ничего другого, как заметать следы.

Джек молча указал на горизонт, которого уже коснулось солнце.

– Я знаю, Джек, но мы ближе к цели, чем ты думаешь. – Я достал из стопки и положил наверх последнюю из сегодняшних картин. Набросок, конечно, но улыбка узнавалась сразу. Чарли – парковый жокей. Я поднялся, мы отвернулись от Залива и ожидающего корабля, черного силуэта на золотом фоне. – Видите? Я заметил его по пути от дома. Настоящую скульптуру жокея, не проекцию, которая пугала нас, когда мы только приехали.

Они посмотрели.

– Я так нет, – первым ответил Уайрман. – Но думаю, что заметил бы, если б она там была, мучачо. Я знаю, трава высокая, однако красную кепку трудно пропустить. Если, конечно, его не поставили в банановой роще.

– Вижу! – воскликнул Джек и рассмеялся.

– Черта с два. – В голосе Уайрмана слышалась обида. – Где?

– За теннисным кортом.

Уайрман посмотрел, уже начал говорить, что ничего не видит, замолчал.

– Чтоб я сдох! Статую поставили вверх ногами, так?

– Да. А поскольку никаких ног нет, ты видишь квадратный стальной постамент. Чарли стоит на том самом месте, которое нам нужно, амигос. Но сначала мы должны заглянуть в амбар.

ii

У меня не было предчувствия, что в этом длинном, оплетенном лианами здании, где царили темнота и удушающая жара, нас может поджидать беда. Я понятия не имел, что Уайрман достал из-за ремня и держит «Дезерт игл» наготове, пока не прогремел выстрел.

Ворота спроектировали и изготовили так, чтобы половинки сдвигались и раздвигались по направляющим, но эти половинки свое отъездили. Раздвинутые примерно на восемь футов, они намертво приржавели к направляющим и недвижно стояли уже не одно десятилетие. Серо-зеленый испанский мох свисал, как занавес, закрывая верхнюю часть проема.

– Будем искать… – начал я, и в этот момент цапля вышла из амбара, сверкая синими глазами, вытянув длинную шею, щелкая желтым клювом. Едва миновав ворота, цапля взлетела и ринулась вперед – несомненно, целясь в мои глаза. Раздался дикий грохот «Дезерт игл», и безумный синий взгляд птицы исчез вместе с ее головой в кровавых брызгах. Тело ударило в меня – легкое, как связка проволочек – и упало у моих ног. В тот же момент в голове раздался пронзительный, серебристый крик ярости.

Услышал этот крик не только я. Уайрман поморщился, Джек выпустил ручки корзинки для пикника и зажал уши ладонями. Потом крик стих.