Дюма

Основной литературный материал для «Мушкетера» он поставлял сам — прежде всего «Мои мемуары». Хотел с Эскиро писать биографию Мишле, тот согласился, но не доверял Эскиро, и проект был брошен. Заканчивал «Графиню де Шарни», начал серию «Сказки для детей» (переводы-пересказы). С весны 1854 года печатал роман «Сальтеадор», вещь наивную, написанную «левой ногой», причем вряд ли его собственной, так как в тот же период он писал весьма качественную эпопею «Парижские могикане». Это приквел к роману «Бог располагает», где описана революция 1830 года: теперь Дюма захватил 1820-е годы, бесчинства «взбесившегося принтера» и попытку восстания 1827-го. «Могикане» и их продолжение «Сальватор» печатались в «Мушкетере» с 5 февраля 1854-го по 28 марта 1856 года, а затем в газете «Монте-Кристо» аж до 1859-го. Текст длинный и неровный: он писался с Полем Бокажем, и легко увидеть, где Бокаж, а где Дюма. Бокаж писал «дамскую» часть: масса любовных историй, рассказы о детстве героев (это в основном первая половина «Могикан» и вторая «Сальватора»), а остальное — политика, Наполеон, религия, философия — то, что было интересно Дюма.

Сальватор — сверхчеловек, но не такой, как Бальзамо, это — Бэтмен, он спасает девиц, устраивает браки. Он — революционер: «Теория Сальватора была проста: глубокая любовь ко всем людям без различия каст и рас, полное уничтожение границ для объединения рода человеческого в единую семью по слову Христа, которое, дав свободу и равенство, должно было одновременно даровать и братство. В его понимании все люди были детьми одного отца и одной матери, все были братьями и, стало быть, все были свободны. Значит, рабство, под какой бы личиной оно ни скрывалось, представлялось ему чудовищем, и он хотел его уничтожения как первопричины зла». Сальватору оппонирует другой добрый персонаж, аббат Доминик, что «шел от Бога и как бы снисходил от Бога к человечеству; Сальватор искал тайну Христа в человечестве и поднимался от человека к Богу. Человечество для аббата Доминика представляло собой творение Божье; для Сальватора Бог был творением человека; по мнению аббата Доминика, человечество имело право на существование, лишь поскольку оно создано, поддерживается, направляется высшей силой; Сальватор полагал, что общество не имеет смысла, если оно не свободно, если оно само не является направляющей силой». Носитель третьей идеологии — художник Жан Робер, который «был далек от мысли, что Бог наградил душой только людей; вслед за индийскими брахманами он скорее готов был поверить в то, что душа животного дремлет или заколдована… Нередко он пытался представить себе первобытного человека, что произошел от животных, братьев своих меньших, и ему казалось, будто в те времена животные и даже растения, младшие братья животных, были проводниками и наставниками человечества. Он с благодарностью думал о том, что существа, которыми управляем сегодня мы, руководили нами тогда, направляя наш нетвердый разум с помощью своих уже устоявшихся инстинктов, наконец, были нашими советчиками, — эти маленькие, эти простые существа, кем мы помыкаем теперь!».

Именно в «Могиканах» Дюма впервые описал все, что творилось вокруг закона о святотатстве, когда «партия священников завладела настоящим, прошлым и уже потянулась расставить свои вехи в будущем», когда шла «война не на жизнь, а на смерть, объявленная под тем или иным видом разуму, человеческой духовности, законам, наукам, литературе»: «Иезуитство насквозь пропитано печалью и озабоченностью, пронизано захватническим и завистливым духом деспотизма и придирчивости… иезуиты нашептывают королю анафемы против любой знаменитости, исходят завистью к чужому богатству, брызжут ненавистью к чужому уму, противопоставляют себя любой передовой мысли. Их путают свободные, возвышенные, независимые люди, и они по-своему правы: каждый, кто не является их прислужником или рабом, становится им врагом!.. Будучи по видимости лишены прав, в действительности они являлись абсолютными хозяевами Франции… Палата депутатов представлялась им самозваной властью, чем-то вроде собора раскольников, зато себя они считали законными представителями страны… Кабинет министров был для этой конгрегации лишь инструментом разрушения того, что внушало ей опасения… козлом отпущения, отводящим от нее в нужную минуту народный гнев… В эпоху, когда это считалось невероятным, смутно назревала религиозная война».