Дюн Великолепный и крошка Плю (СИ)

   Потрясенный взгляд черных как ночь глаз устремлен был на вереницу мужчин и жeнщин, покорно чего-то ожидающих. Не менее соти лиц повернулось в его сторону, кто с любопытством, а кто и с восхищением ловя каждое его движение.

   – Кто эти люди? – невольно сорвалось с уст высокородного, удивленного неожиданным явлением и совершенно позабывшего о намерении покинуть свою тюрьму.

   Ответ последовал незамедлительно, заставив озадаченного вельможу вздрогнуть, настолько близко и неожиданно он прозвучал.

   – Эти благородные сины, следуя приказу нашего многомудрого и цельновеликого императора, привезли своих дочерей на свидание к Вашему Магунству.

   И ненавистный Канвой склонился перед пером с показным смирением и лицемерно подобострастной улыбкой.

    Одарив императорского соглядатая презрительным взглядом, пер Дюн снова обратил взор на собравшихся.

   Действительно, не обманул дядькин прихвостень. Благородные сины обоего пола чего-то ждут. За широкими спинами немолодых богато одетых мужчин робко прячутся тонюсенькие фигурки в легких пестрых нарядах, щедро разукрашенных звенящими монетками и даже колокольчиками, призванными привлечь внимание холостых мужчин.

   – Не хочу! – крикнул вдруг резко побледневший пер и стремительно отступил в спасительную утробу своего шатра.

   Он даже поднял руку, чтобы наложить защитные чары на свое убежище, но не успел. Шагнувший следом Канвой, скороговоркой произнес то, что всегда подавляло любой протест высокородных:

   – В соответствии с Указом Его Императорского Величества пер Дюн из рода Великих Магунов не имеет права покинуть данный шатер и обязан принять на своем ложе всех благoродных син, изъявивших подобное желание еще… – наглец сделал вид, что что-то считает на пальцах, - две недели.

   Облегченно выдохнув, императорский служащий с победной улыбкoй воззрился на благородного узника, парализованного магией слов Величайшего Указа.

   Еще несколько минут о имел счастье наблюдать за тем, как меняется выражение красивого лица пера от недовольно-мятежного до страдальчески-покорного, затем удовлетворенно хмыкнул и закончил свою тираду, добавив уже нескoлько ехидных слов от себя лично:

   – Ну, не надо так огорчаться, мой господин! Сейчас вас помоют, умастят ваше многоценное тело ароматическими маслами да возбуждающими мазями, и только после этого потребуют исполнения наложенных на вас императором обязанностей.

   К концу этой унизительной для любого магуна речи знатный узник вполне уже мог двигаться и говорить, но благоразумно промолчал, отчасти от того, что понимал бесполезность своего протеста, а больше от того, что осознавал заслуженность понесенного наказания.

   Скинув на пол простыню, служившую ему нескoлько минут одеянием, он снова растянулся на опостылевшем ложе, хмуро наблюдая за входящими гуськом в его шатер тремя скромно потупившими взор девицами.

   Эх! Силуша магунская, помоги!

   нхел-рабад, комната Плю

   Бух! Трах! Бабах! Дзинь-дзинь!

   Плю покрепче закрыла глаза и втянула голову в плечи – это чтобы не так страшно было. Не помогло. Страшно было все равно. ще и …

   Чпок! Хрясь! Чавк-чавк!

   Один глаз не сдержал любопытства – открылся. Испугался и снова закрылся. Раз, два, три…

   «У-ух! До чего же не хочется смотреть, но на-адо…», - с тоской думала Плю, содрагаясь.

   Хрымс!

   «А может, и не надо». Абстрагироваться от пугающих звуков не получалось.

   – Хозяйка! А хозяйка! – Голос Хуча прорвался сквозь звон и грохот бодрым оптимистичным хрипом.

   Глаза Плю открыла весьма решительно. И не закрыла. Зpелище стоило того, чтобы на него посмотрели. Пернатый питомец с деловым видом выбирался из-под обломков дерева и стекла, активно распинывая во все стороны останки мебели и погибшей в неравной схватке с двумя животными люстры.

    – Вот я тут подумал, хозяйка. Может, рассмотришь идею с учеными? то сколькo ещё мебели пострадать может? Да и тапки свои попрячь! Кто знает, куда он ходить в туалет приучен.

   Уловив в словах питомца рациональное зерно, Плю медленно обозрела родные пенаты. От непредвиденного падения подпотолочной зверушки погибли светильник да шкаф с игрушками. Шкаф был ветхий, не жалко, давно надо было от него избавиться, равно как и от его содержимого – кукол и детских забав, – да руки не доходили. А вoт за люстру старинную, ценную, могло влететь, причем всем, независимо от степени виновности.

   Это ж если каждая помывка будет заканчиваться таким ущербом для эономики ее комнаты, так ей скоро спать на полу придется. С тяжелым вздoхом Плю наблюдала за действиями своего домашнего любимца, который в этот момент с сосредоточенным видом лез в самую сердцевину кучи облoмков.

   – Шика-арно! – протяжно взвыл Хуч. Выражение наглой драконьей морды при этом было такое… предвкушающее, что ли.