Дюна

– Итак, вот все мои инструкции относительно Арракиса, Раббан: доход – и твердая рука. Никакого снисхождения! Считай этих недоумков теми, кто они есть – рабами, которые завидуют своим хозяевам и только и ждут, чтобы представилась возможность для мятежа. И ни намека на жалость или милосердие!..

– В одиночку – истребить население целой планеты? – спросил Раббан.

– Истребить? – Удивление барона выразилось в резком повороте его головы. – Кто сказал – истребить?!

– Н-ну… я понял так, что вы хотите заселить Арракис заново, и…

– Я, племянничек, приказал «выжимай», а не «уничтожай». Не расходуй людишек понапрасну – лишь приведи их к полной покорности. Ты должен стать хищником, мой мальчик.

Барон улыбнулся совсем по-детски – на пухлых щеках появились младенческие ямочки.

– Хищник никогда не останавливается. И ты не давай пощады, не останавливайся. Милосердие – это химера. Желудок отбросит его голодным урчанием, горло – хрипом жажды. Вот и будь всегда алчен, голоден и жаждущ, – барон погладил свое нежащееся в силовой подвеске тело, словно составленное из жировых шаров, – как я.

– Понимаю, милорд…

Раббан повел глазами по сторонам.

– Что-то еще неясно, племянник?

– Только одно, дядя: что сделать с планетологом, Кинесом?

– Ах да, Кинес.

– Ведь он – человек Императора, милорд. И имеет право поступать как сочтет необходимым и полную свободу перемещения. И к тому же он очень близок с фрименами… даже женат на фрименке.

– Кинес умрет до наступления завтрашней ночи.

– Опасное дело, милорд, – убивать слугу Императора.

– А как, по-твоему, удалось мне так быстро добиться всего, чего я добился? – Барон говорил тихо, но в его голосе ясно слышались не произнесенные вслух ругательства. – Кстати, нечего бояться, что Кинес покинет Арракис. Ты забыл – он же привык к Пряности.

– Да, правда…

– Кто знает – будет молчать, чтобы не лишиться Пряности, – сказал, барон. – Кинес – умный человек и много знает…

– Я забыл, – кивнул Раббан.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец барон снова заговорил:

– Кстати. В первую очередь займешься возобновлением моих собственных запасов Пряности. Личный запас у меня неплох, но тот рейд герцогских сорвиголов – самоубийственный, надо сказать, рейд – лишил меня почти всей Пряности, предназначенной на продажу.

– Слушаюсь, милорд, – кивнул Раббан. Барон улыбнулся.

– Завтра прямо утром соберешь всех, кто там еще остался от администрации, и объявишь им: «Наш Великий Падишах-Император повелел мне вступить во владение этой планетой и тем прекратить раздоры».

– Понял, милорд.

– Вот теперь я вижу, что ты действительно понял все, что требовалось. А сейчас оставь меня – я не выспался.

Барон отключил пентащит двери и проводил племянника взглядом. «Да, мозги как у танка, – думал барон, – мышцы вместо мозгов. Когда он закончит разбираться с Арракисом, планета превратится в кровавую кашу. И вот тогда-то я и пошлю моего Фейд-Рауту, чтобы он освободил народ от бремени, – и народ будет ликованием встречать своего избавителя. Фейд-Раута любимый, Фейд-Раута благословенный, в сострадании народу избавивший его от Зверя. Фейд-Раута, за которым пойдут – даже на смерть. А мальчик к этому времени научится искусству подавлять без вредных для себя последствий… Да, я уверен – нам нужен именно он. Он научится. И… какое прелестное тело. Да. Прелестный мальчик».

5

В пятнадцать лет он уже научился молчанию.

Принцесса Ирулан. «История Муад'Диба для детей»

…Борясь с рычагами орнитоптера, Пауль осознал вдруг, что его разум перебирает сплетенные вокруг машины силы урагана и, много эффективнее разума ментата, просчитывает необходимые действия на основе раздробленной на мельчайшие частицы информации. Он чувствовал пылевые фронты, движения воздушных масс, турбулентности, смерчевые потоки…

Коробка кабины была освещена изнутри лишь зеленой люминесценцией циферблатов. Поток бурой пыли снаружи казался бесформенным – но его внутренняя сущность начала уже проглядывать сквозь струящуюся завесу.

Надо найти подходящий вихрь.

Пауль уже давно заметил, что буря начала понемногу стихать – но она все еще бросала и вертела легкую машину. Пауль дожидался нужного вихря.

И он пришел. Сначала это был вихревой вал, накативший и сотрясший топтер. Все в машине задребезжало.

Подавив страх, Пауль круто развернул ее влево, положив на крыло.

Джессика заметила этот маневр только по глобусу авиагоризонта.

– Пауль! – закричала она.

Вихрь мотал машину, пытался скрутить ее, поворачивал и тащил. Вдруг он подбросил топтер, точно гейзер, ударивший в дно, подбросил и поднял высоко вверх. Топтер завертелся – крылатая мошка в винтящемся пыльном столбе под лучами Второй луны.

Пауль взглянул вниз и увидел этот столб пыльного горячего воздуха, извергнувший их. Увидел затухающую бурю – пыльная река, серебрящаяся в лунном свете, текла умирать в глубь Пустыни. Она уменьшалась – топтер продолжал подниматься с восходящим потоком.

– Вырвались, – выдохнула Джессика.