Дюна

Джессика обернулась и посмотрела на долину, окрашенную в золотые тона. Внезапно она прониклась хитрым благоразумием. Она знала лицемерие Защитной миссионерии, знала, как приспосабливается техника легенды к условиям, но она чувствовала здесь необычные изменения — как будто кто-то из Свободных извлекал из этого выгоду.

Стилгар прочистил горло. Она почувствовала его нетерпение. Она понимала, что время идет и люди ждут, когда эта брешь будет закрыта. Для нее настала пора смелого выступления, и она сознавала, что ей нужно: школа правды, которая дала бы ей…

— Адаб, — прошептала она.

Ей показалось, что это слово заполнило все ее сознание. Она полностью отдалась нахлынувшим чувствам, как бы пропуская это слово сквозь себя.

— Ибн киртаиба, — сказала она. — Место, где кончается пыль. — Она высвободила из-под плаща руку, видя, как округляются глаза Стилгара. Она слышала в глубине пещеры шелест многих плащей.

— Я вижу Свободного со священной книгой в руках, — заговорила она. — Он читает ал-Лат, взывая к солнцу, чтобы оно покарало врагов. Он читает Садус Триал: «Мои враги подобны тем поникшим былинкам, что стояли на пути бури. Неужели вы не видите деяний вашего Бога? Он наслал на них мор за то, что они затеяли против нас недоброе. Их планы подобны отравленным шарикам, от которых все отвращаются».

Дрожь прошла по ее телу. Она уронила руку. Из глубины пещеры донесся шепот многих голосов:

— Их дело потерпело поражение!

— Огонь божий зажегся в моем сердце, — произнесла она.

— Запылал божий костер, — пришел ответ.

— Враги ждут, — сказала она.

— Би-ла каифа, — отозвались голоса людей.

Во внезапно наступившей тишине Стилгар склонился перед ней.

— Сайадина! — сказал он. — Если позволит Шаи-Хулуд, то ты сможешь пройти внутрь и стать Преподобной матерью.

Пол стоял рядом с Чани во внутренней пещере. Он все еще чувствовал вкус еды, которой накормила его Чани, — кусок птичьего мяса и лепешка с примесью спайсового меда. По вкусу он понял, что никогда раньше не ел такой еды с концентрированной спайсовой эссенцией, и на мгновение почувствовал страх. Он знал, что эта эссенция может привести к спайсовому изменению, которое толкнет его сознание к предвидению.

— Би-ла каифа, — прошептала Чани.

Он смотрел на нее, видя благоговейный страх, с которым Свободные внимали голосу его матери. Лишь человек, которого называли Джемизом, не принимал в этом никакого участия и держался поодаль, скрестив руки на груди.

— Дай якха хин манге, — прошептала Чани. — У меня два глаза, у меня две ноги.

Она не сводила с Пола изумленных глаз.

Пол глубоко вздохнул, пытаясь унять в душе бурю. Слова его матери оказались вовлеченными в ту работу, которую совершала спайсовая эссенция, и теперь он чувствовал, как ее голос возвышался и опадал в нем, словно тени огромного костра. И несмотря на все это, он чувствовал в ней крайний цинизм — он так хорошо ее знал! Но ничто уже не могло остановить в нем процесс, начатый кусочком пищи. Ужасное предназначение!

И снова он почувствовал в себе расовое сознание, от которого не мог убежать. В его мозгу возникла удивительная ясность, он наполнился потоком данных, несущих в себе холодную точность знания.

Он опустился на пол, прислонился спиной к каменной стене и целиком отдался своим ощущениям. Знания хлынули в те временные напластования, которые позволяли ему видеть время, ветры будущего…

Существовала опасность, он это чувствовал, перейти свои границы, и он был вынужден сдерживать свои знания настоящего, чувствуя, как расплывается угол познания.

Предвидение, как он это себе представлял, было освещением объединенных пределов, которые его скрывали. Он видел временные связи внутри этой пещеры, кипение сфокусированных возможностей.

Видение заставляло его искать полной неподвижности. Бесчисленные временные линии разбегались от этой пещеры, и в одной из них он увидел собственное мертвое тело, воткнутый в него нож и кровь, льющуюся из раны.