В этот миг старый фрименский наиб попытался вернуться к накатанному катехизису своего народа. Каждый аспект жизни требует особой единичной формы и должен быть основан на внутреннем мысленном круговороте, основанном на скрытом понимании того, что будет действовать в обществе, а что действовать не будет. Модель жизни, общины, начиная с низшего элемента общества и его элиты, кончая государством и выше, – это модель сиетча и его противовеса в Пустыне – Шаи-Хулуда. Гигантский песчаный червь был самой ужасной тварью, но если ему угрожала опасность, он немедленно прятался на недосягаемой глубине.
И это именно они помнили слова Муад’Диба, которые тот произнес после низложения Шаддама Четвертого: «Не долгой жизни для императора я ищу, а долгой жизни для Империи».
Он снова зашагал к входу в сиетч, держась справа от Лето. Мальчик преградил путь наибу.
Но Муад’Диб говорил и другое, напомнил себе Стилгар: «
Опасны изменения или нет, но их не миновать. Прекрасные юные фримены знали это. Они могли прозревать будущее и готовиться к нему.
Чтобы не наскочить на Лето, Стилгар был вынужден остановиться.
Мальчик посмотрел на наиба мудрым, как у совы, взглядом.
– Ты понял, Стилгар? Традиция – не единственная путеводная нить, как тебе казалось.
Фримен умирает, если его надолго разлучить с Пустыней; мы называем эту болезнь «водным отравлением».
– Мне очень трудно просить тебя сделать это, – произнесла Алия. – Но… Я должна подстраховаться, чтобы дети Пауля унаследовали Империю. Другой цели у Регентства нет.
Алия обернулась, оторвавшись от зеркала, возле которого она заканчивала свой утренний туалет, и взглянула на мужа, чтобы посмотреть, как он воспринял ее слова. Дункан Айдахо и вправду заслуживал внимательного изучения в такие моменты; нет никаких сомнений в том, что он стал намного умнее и опаснее по сравнению с тем его уровнем, на каком он пребывал в бытность свою простым оружейником Дома Атрейдес. Внешне он остался практически таким же – черные жесткие волосы окаймляли лицо с темными резкими чертами, но за долгие года, прошедшие с момента пробуждения из состояния гхола, Айдахо претерпел глубокий внутренний метаморфоз.
Алия не первый раз подивилась, что могло прятаться в мистическом одиночестве мужа после его посмертного возрождения. До того, как специалисты с Тлейлаксу поработали с Дунканом по своей методике, он был совершенно ясен для Атрейдесов – душа этого человека читалась как открытая книга: верность, фанатическая приверженность моральному кодексу буржуазной бережливости, вспыльчивость и отходчивость. Он был непримирим в своей решимости мстить Дому Харконнен. К тому же он умер, спасая Пауля. Тлейлаксу выкупили тело убитого у сардаукаров, регенерировали его и вырастили зомби катрундо: плоть Дункана Айдахо, лишенную сознания и памяти. Его научили ментальности и прислали как живой компьютер в подарок Паулю. То был превосходный инструмент, в который заложили гипнотическую одержимость к убийству собственного владельца. Плоть Айдахо сопротивлялась этой одержимости, и невыносимый стресс пробудил клеточную память, вернув Дункану память о прошлом.
Алия уже давно приняла решение, что очень опасно думать о нем, как о Дункане, в глубине сокровенных мыслей. Лучше думать о нем, называя его именем гхола – Хейтом. Гораздо лучше. Самое главное, что муж даже не подозревал, что в психике его жены сидел старый барон Харконнен.
Дункан видел, что жена рассматривает его изучающим взглядом, и отвернулся. Любовь не смогла скрыть ни произошедшие в ней изменения, ни замутить прозрачность ее мотивов. Фасеточные металлические глаза, которыми снабдили его тлейлаксу, были жестоки в своей способности проникать в тайну любого обмана. Сейчас глаза рисовали Алию злобной, похожей на мужчину. Это было так невыносимо, что Дункан с отвращением отвернулся.
– Почему ты отворачиваешься? – спросила Алия.
– Я должен обдумать твои слова, – ответил он. – Госпожа Джессика принадлежит… Дому Атрейдес.
– И твоя верность принадлежит Дому Атрейдес, но не распространяется на меня? – надулась Алия.
– Не стоит так вольно интерпретировать мои слова, – произнес Дункан.
Алия сжала губы. Не слишком ли она торопится?