Дюна: Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны

Как могу я взять на себя дерзость чему-то учить таких детей? – подумал Стилгар. Кто вообще может набраться такой дерзости?

Как это ни странно, но мысли Джессики во время разговора с внучкой текли по тому же руслу. Она думала о том, как трудно должно быть зрелым человеком в детском теле. Разум должен знать, что тело способно совершить какое-то действие, только в этом случае оно должно ему обучаться – так формируются телесные ответы и рефлексы. Детям доступна практика Бене Гессерит по достижению прана-бинду, но даже эта техника предусматривает, что разум может подниматься на недоступные для тела высоты. Именно поэтому Гурни с таким трудом выполнял приказы Джессики.

– Стилгар смотрит на нас из алькова, – сказала Ганима.

Джессика не обернулась. Ее смутили интонации голоса внучки. Девочка любила старого фримена, как родного отца. Она любила старого воина даже когда пренебрежительно о нем отзывалась или поддразнивала его. Понимание этого заставило Джессику в новом свете взглянуть на старого наиба и в образах гештальт-психологии увидеть то, что объединяет детей со Стилгаром. Кроме того, Джессика поняла, что наиб на слишком-то одобряет нововведения на Арракисе, которые очень по нраву ее внукам.

На ум Джессике невольно пришла неуместная сейчас максима Бене Гессерит: «Прозреть, что ты смертен – это значит познать начала ужаса; познать же неизбежность смерти – это значит положить конец ужасу».

Да, смерть – это не столь уж тяжкое иго, но жизнь для Стилгара и близнецов превратилась в пытку на медленном огне. Все они находили, что мир устроен дурно и желали найти такие пути его преобразования, которые бы никому не угрожали. То были дети Авраама, которые узнают о жизни не из книг, а наблюдая полет ястреба над Пустыней.

Лето привел в замешательство Джессику сегодня утром, когда, стоя на берегу канала у подножия сиетча, сказал: «Вода загнала нас в ловушку, бабушка. Лучше бы мы жили, как пыль Пустыни, ибо ветер может вознести ее выше самых высоких скал Защитного Вала».

Джессика уже привыкла к аномальной зрелости этого мальчика, но все равно была поражена этим его высказыванием. Правда, она быстро взяла себя в руки.

– То же самое мог бы сказать твой отец.

Лето подбросил в воздух пригоршню песка, задумчиво глядя, как песчинки падают обратно на землю.

– Да, мог бы. Но тогда отец не принимал во внимание, что вода подтачивает и обрушивает любое русло, по которому течет.

Сейчас, стоя рядом с Ганимой, Джессика снова испытала потрясение от этих слов. Она обернулась и поверх голов посмотрела на неясную тень Стилгара в алькове. Стилгар так и не стал прирученным фрименом, способным только таскать ветви в свое гнездышко. Нет, этот человек остался ястребом, и когда слышал слово «красное», то представлял не прекрасный цветок, но кровь.

– Ты вдруг очень притихла, – сказала Ганима. – Что-то не так?

Джессика отрицательно покачала головой:

– Просто вспомнила, что мне сказал Лето сегодня утром, вот и все.

– Когда вы ходили в лесополосу? И что же он сказал?

Джессика вспомнила взрослое выражение лица Лето во время утреннего разговора. Теперь у Ганимы было точно такое же выражение.

– Он рассказывал о временах, когда Гурни вернулся от контрабандистов под знамена Атрейдесов, – ответила Джессика.

– А потом вы говорили о Стилгаре, – проговорила Ганима.

Джессика не стала спрашивать, каким образом это было известно внучке: близнецы без труда проникали в мысли друг друга.

– Да, говорили, – сказала Джессика. – Стилгару очень не нравилось, что Гурни называл… Пауля своим герцогом, но Гурни заставил всех фрименов так его называть, а Гурни всегда говорил: «Мой герцог».

– Понятно, – промолвила Ганима. – И, конечно, Лето заметил, что сам он еще не стал для Стилгара его герцогом.

– Это так, – согласилась Джессика.

– Ты, конечно, знаешь, что он для тебя сделал, – сказала Ганима.

– Не уверена, что знаю, – призналась Джессика, и это признание очень ее обеспокоило, потому что она вообще не догадалась и не почувствовала, что Лето что-то для нее сделал.

– Он попытался разжечь в тебе память о нашем отце, – сказала Ганима. – Лето всегда хочет понять, как воспринимали нашего отца другие.

– Но разве… Лето не…

– Конечно, он может слушать звуки внутренней жизни. Это не подлежит сомнению. Но это не одно и то же. Естественно, ты говорила о нем, я имею в виду нашего отца, и говорила о нем, как о своем сыне.

– Да, – отрывисто произнесла Джессика. Ей не нравилось ощущение того, что эти дети могут делать с ней все, что угодно, по своему произволу, взламывать ее память, делая бесстрастные наблюдения, затрагивать интересующие их эмоции. Да ведь Ганима сейчас занимается именно этим!

– Слова Лето были тебе неприятны? – спросила внучка.

Джессика была потрясена охватившим ее гневом, который она с трудом подавила.