Лето попытался проглотить слюну – в горле пересохло от волнения. В нос ударил гнилостный, отдающий мускусом запах дикой кошки. Звезд не было видно по-прежнему. Первой кошки больше не было слышно. Яд ножа сделал свое дело.
– Думаю, что мне придется встать, – сказал Лето.
– Нет!
– Его надо поддразнить, чтобы ударить ножом.
– Да, но мы договорились, что если один из нас будет ранен, то…
– Ранена ты, значит, ты и вернешься.
– Но если ты получишь серьезную рану, то я не смогу тебя покинуть.
– Ты можешь предложить лучший вариант?
– Отдай мне мой нож.
– А твоя нога?
– Я вполне могу стоять на здоровой.
– Этот зверь может снести тебе голову одним ударом. Может быть, пистолет…
– Если с кошками человек, то он услышит выстрел и поймет, что мы готовы ко всему.
– Я не хочу, чтобы ты рисковала!
– Кто бы ни был там снаружи, он не должен знать, что у нас есть пистолеты. Пока не должен, – она нежно прикоснулась к его плечу. – Я буду осторожна, пригну голову.
Лето молчал, и Ганима снова заговорила:
– Ты же понимаешь, что именно я должна это сделать. Отдай нож.
Лето неохотно подчинился. Нащупав в темноте руку сестры, он вложил в нее рукоять ножа. Решение Ганимы было логичным, но все чувства Лето восставали против такой логики.
Он почувствовал, как Ганима отодвинулась в сторону, услышал шорох песчинок на ее одежде. Девочка слегка застонала, и Лето понял, что она встала.
Ганима сделала глубокий вдох и прижалась спиной к стенке расщелины.
Ганима осторожно потянула носом воздух. Теплое звериное дыхание доносилось слева. Она мысленно успокоила себя, сделала глубокий вдох и закричала: «Таква!» Это был старинный фрименский боевой клич, смысл которого был обозначен в самых древних легендах:
– Он задел мне руку, – сказала Ганима, пытаясь обмотать предплечье полой накидки.
– Сильно?
– Думаю, да. Я совершенно не чувствую кисть.
– Сейчас я зажгу свет и…
– Сначала давай накроемся.
– Я быстро.
Она услышала, как он достает из корзины фримпакет, разворачивает тент, прижимая его к стенкам убежища. Лето так спешил, что не стал пользоваться влагоуловителем.
– Мой нож лежит с этой стороны, – сказала Ганима. – Я чувствую его коленом.
– Пусть полежит.
Лето зажег походную лампу. Яркий свет заставил Ганиму зажмуриться. Лето поставил лампу на песок и ахнул, увидев рану сестры. Коготь разорвал кожу и плоть от локтя до самой кисти. Рана вилась по руке спиралью, повторив вращательное движение, которое Ганима сделала, вонзая нож в лапу тигра.
Она взглянула на свою руку, закрыла глаза и принялась читать Литанию против страха.
Лето с радостью последовал бы примеру сестры, но взял себя в руки, отринул от себя эмоции и начал перевязывать рану. Надо было остановить кровотечение и одновременно сделать перевязку неумело и неуклюже, чтобы создать впечатление, будто Ганима перевязывала себя сама. Он даже заставил ее саму завязать узел, держа один конец бинта свободной рукой, а другой зажав зубами.
– Теперь давай займемся ногой, – сказал он.
Ганима повернулась, чтобы показать брату другую рану. Она оказалась сущим пустяком по сравнению с первой: два мелких пореза вдоль икры. Правда, раны продолжали кровоточить. Лето очистил их поверхность, перевязал и прикрыл повязку тканью костюма.
– В раны попало немного песка, – сказал он. – Обработай их как следует, когда вернешься домой.
– Песок в наших ранах, – нараспев протянула Ганима. – Старая фрименская история.
Лето натянуто улыбнулся и сел.
Ганима глубоко вздохнула:
– Ну вот все и кончилось.
– Еще не все.