Дюна. Первая трилогия

Но тут она начала понимать, что означают его слова, и это вытеснило из ее головы все прочее. Пауль видел будущее — он видел путь к спасению!..

— Значит, мы можем скрыться от Харконненов! — выдохнула она.

— Харконнены, — хмуро усмехнулся он. — Выбрось из головы этих… душа каждого человека в их Доме искажена, весь их Дом — нарушение заповеди «не искази душу…».

Он внимательно рассматривал лицо матери, освещенное флуоресцентной полоской книги. Ее черты говорили многое.

— Почему ты сказал «каждого человека», или ты забыл чему научила тебя Пре…

— А ты уверена, что знаешь, где. проводить границу, и можешь определить, кто — человек, а кто нет? — прервал он ее. — Мы несем с собой свое прошлое. И, матерь моя, есть нечто, чего ты не знала и должна узнать — и мы тоже Харконнены, ты и я.

С ее разумом случилось что-то пугающее: он будто отключился, как будто пытался отгородиться от внешнего мира. Но голос Пауля неумолимо звучал, увлекая ее за собой:

— Когда тебе приведется снова увидеть зеркало, рассмотри внимательно свое лицо, а пока посмотри на меня. Родовые черты видны достаточно ясно, если только ты не будешь закрывать на них глаза. Посмотри на мои руки, на мое сложение. Ну а если это тебя не убеждает — поверь мне на слово. Я был в будущем, я видел там записи, некое место… у меня есть все данные. Мы — Харконнены.

— Побочная ветвь, наверно? — с надеждой спросила она. — Отошедшая от их Дома? Так ведь, правда?.. Какой-нибудь двоюродный…

— Ты — дочь самого барона, — сказал он. Джессика зажала руками рот, а он продолжил: — Барон в молодости был весьма падок на удовольствия; и как-то раз он дал себя соблазнить. Но соблазнила его не кто-нибудь, а одна из сестер Бене Гессерит, одна из вас — для вашей генетической программы.

Его слова «одна из вас» прозвучали как пощечина. Но они подхлестнули ее разум — и, оценив полученную информацию, она не могла опровергнуть сына. Теперь многое стало ясно в ее собственном прошлом, разорванные концы сошлись, многое стало на свои места. Ее дочь, которую требовал от нее орден Бене Гессерит, была нужна вовсе не для прекращения старой вражды Атрейдесов и Харконненов. Ее рождение должно было закрепить некий генетический фактор, полученный в Двух этих линиях… Да, но какой фактор? Она пыталась найти ответ — но не могла.

Словно читая ее мысли, Пауль сказал:

— Они думали, что так получат меня поколение спустя. Но я — не то, чего они ожидали. И я пришел прежде времени. И они не знают этого.

И снова Джессика зажала руками рот.

Великая Мать! Да он же… Квисатц Хадерах!

Ей казалось, что она стоит перед ним нагая — а он пронизывает ее взглядом, от которого почти ничто не скроется. В этом, поняла она, и была причина ее страха.

— Ты думаешь, что я — Квисатц Хадерах, — произнес он, — Выбрось это из головы. Я — нечто иное. Нежданное и непредусмотренное.

«Я обязана сообщить об этом в одну из школ, — пронеслось у нее в голове. — Надо изучить Брачный Индекс, может быть, тогда станет ясно, что произошло…»

— Но они не узнают обо мне, пока не станет слишком поздно, — спокойно сказал он.

Она попыталась отвлечь его. Опустила руки, спросила:

— Мы найдем убежище среди фрименов?

— У фрименов есть поговорка, которую они приписывают Шаи-Хулуду, Старому Отцу-Вечности, — ответил он. — Так вот, они говорят: «Будь готов принять то, что дано тебе испытать».

И подумал: «Да, матерь моя. Среди фрименов. И станут глаза твои — синими, и будет подле твоего прекрасного носа мозоль от трубки носового фильтра дистикомба… и ты родишь мою сестру — святую Алию, Деву Ножа».

— Но… если ты — не Квисатц Хадерах… — проговорила Джессика, — то…

— Ты этого не знаешь, — кивнул он. — И не поверишь, пока не увидишь сама…

И мысленно ответил: «Я — семя».

Внезапно он понял, как плодородна земля, в которую упало это семя. И когда он понял это, то чувство ужасного предназначения вновь охватило его, просочившись сквозь пустоту в его душе. И он едва не задохнулся от горя.

Во время прозрения он увидел перед собой в будущем два главных пути. На одном ему предстояло сойтись лицом к лицу с черным бароном; они сталкивались, и Пауль приветствовал его: «Привет, дед». Но от мысли об этом пути и том, что лежало перед ним на этом пути, ему стало дурно.

Второй же путь… Безвестность и существование во мраке — мраке, над которым вставали огненные пики насилия, — вот что лежало на том пути. Он увидел новую религию, религию воинов, увидел огонь, охватывающий Вселенную, видел черно-зеленое знамя Атрейдесов, реющее над легионами фанатиков, опьяненных меланжевым ликером. Среди них были Гурни Халлек и горстка людей его отца — увы, ничтожная горстка! — и каждый идущий под этими знаменами отмечен знаком ястреба из храма-усыпальницы его отца, Усыпальницы Головы Лето.

— Этим путем я идти не могу, — пробормотал он. — А старые ведьмы из этих твоих школ этого именно и хотят…

— Я не понимаю тебя, Пауль, — жалобно сказала Джессика.