Дюна. В кадре

Это осознание позволило посмотреть и на себя под другим углом. Я уже не была прежней. Окунувшись в этот мир, я почувствовала, что уже не была там чужой. Количество моих неудач превратилось в качество опыта, и это поднимало меня на другой уровень. Если раньше я брела наобум, интуитивно, не уверенная в собственных способностях и с мыслями “а вдруг у меня не получится”, то сейчас я видела цель. Я чувствовала силы и уверенность. Я знала, куда мне направить свой ветер.

Я внимательно посмотрела на Иэна. Мне еще предстояло разобраться, почему Лоренс ушла из проекта, но не собиралась отказываться от своей роли. Я не боялась, что мою игру будут рассматривать под лупой и сравнивать с другой актрисой. Я была готова принять этот Вызов.

— Не давай мне повода разочаровываться в тебе еще раз, — серьезным тоном произнес он, и я улыбнулась.

— А то что? — спросила я.

— Придушу собственными руками, — усмехнулся он. — И не посмотрю, что ты Веснушка.

Я усмехнулась, кивая головой.

— Это твое согласие на роль, или ты готова стать персонажем Шекспира? — спросил Сомерс, но на его лице играла улыбка. Он чувствовал меня. Чувствовал мое согласие. Чувствовал мои силы и уверенность.

— Спасибо, что веришь в меня, — улыбнулась я, соглашаясь на его предложение.

* * *

Вспомнив всё это за какие-то секунды, я смотрела на Сомерса, протягивающего ко мне руку, и волновалась.

— Ну же, Веснушка, — уверенно проговорил Иэн, и я, взяв его за руку, вышла из лимузина. Сегодня предстоял еще один трудный, но интересный вечер. Приобретение еще одного кусочка жизненного опыта.

Глава 20.

Я вышла из машины, и мы с Сомерсом направились вперед, туда, где ярким пятном виднелись люди, торопившиеся, как и мы, присоединиться к благотворительному вечеру, посвященному открытию медицинского центра.

Я шла под руку с Иэном, чувствовала его уверенное плечо и ловила на себе любопытные взгляды гостей. Уже на крыльце Иэн внимательно посмотрел на меня и улыбнулся. Он всегда меня понимал.

— Считай этот вечер репетицией к красной дорожке. У тебя все получится, Веснушка, — произнес он, и эта фраза отбросила меня на несколько часов назад, на съемочную площадку, где виднелся хромакей и толпа статистов.

* * *

Эта сцена мне не удавалась. Мое лицо шло крупным планом, и мы снимали дубль за дублем, отшлифовывая этот короткий эпизод до совершенства.

Я никак не могла добиться нужного результата, до тех пор, пока ко мне не подошел Сомерс. Он сел рядом со мной на поребрик и тихо произнес:

— Ты ведь знаешь методику Страсберга.

— Да, — кивнула я.

Страсберг многое позаимствовал у Станиславского. Наиболее значимыми вещами он считал импровизацию и эмоциональную память. Он не разделял жизнь человека в кадре и его обычную жизнь.

— И мне не нужно объяснять тебе азы теории.

— Да, я понимаю…

— Ты боишься, — он внимательно посмотрел на меня. — Боишься включить свою эмоциональную память. Защищаешься от боли.

— Да. Ты прав, боюсь, — вздохнула я.

— Ты должна это сделать, иначе из тебя ничего не получится, Веснушка, — он говорил спокойно, без давления, но я понимала, что он прав.

Я иду посреди улицы, вот завибрировал смарт, я беру трубку, некоторое время слушаю и затем, опустив телефон, должна начать плакать.

Существовала масса уловок, которыми пользовались актеры, чтобы расплакаться. Начиная от специальных раздражителей — карандашей, пыли и щекотания нёба — и заканчивая эмоциональной памятью. Иэн предпочитал натуральность эмоций, и я была с ним согласна.

Камера наезжает на меня, беря крупный план, и я призываю всю свою память, чтобы вызвать нужные эмоции. Я снимаю барьеры и впускаю боль. Я вспоминаю Нолона, наше такое короткое счастье, презентацию, его слова о расставании, и моя грудная клетка начинает болеть, превращается в гематому, меня начинают душить слезы. Я иду по улице и плачу. Мои слезы естественны. Они выстраданы реальностью.

— Снято! — послышался голос Мартина Корзано, невысокого седовласого режисера в очках, и я выдохнула, пытаясь успокоиться.

— Злата, хорошо отыграла. Молодец. Сворачиваемся! — бросил Тино и, встав с режиссерского кресла, подошел к Иэну. Пока они говорили, я, все еще чувствуя боль в груди, внимательно наблюдала за их беседой, а ко мне уже неслась Софи — верная помощница и ассистентка. В руках она держала бутылку воды, салфетки и удобные балетки. На каблуках я пробыла почти весь съемочный день. Мы с ней направились к гримвагену, а она тем временем уже обозначала мой план работ.

— Завтра у тебя по графику много текста. Монолог и эпизод на улице, — она отвела взгляд от своего планшета и посмотрела на меня: — Если нужна моя помощь, я помогу с запоминанием текста… Или тебе, как обычно, Иэн поможет?

— Иэн поможет, — улыбнулась я и посмотрела на Сомерса. Он по-прежнему слушал Мартина, но иногда бросал внимательный взгляд на меня. Будто проверяя мое состояние.