Дюна

Пододвинув кресло, Хават уселся наискосок от Пола, лицом к двери, откинулся на спинку и принялся изучать комнату. Он делал это с подчеркнутым вниманием. Внезапно она показалась ему странной, теперь, когда большая часть обстановки уже отправлена на Арракис. Оставался стол для занятий и фехтовальное зеркало… кристальные призмы его были темны, истрепанный фехтовальный манекен застыл рядом, словно старик-пехотинец, изрубленный и израненный в битвах.

«Как я», — подумал Хават.

— Сафир, о чем ты думаешь? — позвал его Пол. Хават посмотрел на мальчика:

— Я думал о том, что скоро уже мы оставим это место и наверняка впредь его не увидим.

— Это печалит тебя?

— Печалит? Чепуха! Печально расставаться с друзьями, а дом — всего лишь только дом. — Он глянул на разложенные на столе карты. — На Арракисе будет новый дом.

— Тебя послал сюда отец посмотреть, чем я занимаюсь.

Хават нахмурился — мальчишка видел его насквозь — и кивнул:

— Ты хотел бы, конечно, видеть его самого, сам понимаешь, герцог так занят сейчас. Он сказал, что зайдет попозже.

— А я изучал бури на Арракисе.

— Бури. Вижу.

— Довольно скверная штука.

— Скверная штука — слишком мягко сказано. На равнине эти бури проходят шесть-семь тысяч километров. Их порождает все, что несет энергию: кориолисова сила, другие бури, все, в чем есть хоть унция энергии. За час они могут продвинуться на семь сотен километров и несут с собой все, что попадется на пути… песок, пыль, все… Такая буря не только сдирает с костей всю плоть, даже кости истачивает в щепки.

— Почему же они не управляют погодой?

— У Арракиса свои проблемы, там все дорого… а еще обслуживание и ремонт. Гильдия требует ужасную сумму за метеорологический спутник, а Дом твоего отца не из самых больших и богатых. Ты это знаешь, парень.

— А ты видел кого-нибудь из фрименов?

«Ум парнишки сегодня так и мечется», — подумал Хават.

— Мог бы и не видеть, — ответил он. — О людях низин и грабенов особо сказать нечего. Ходят они все в этих болтающихся одеяниях. И воняет от них в любом помещении просто непредставимо. Это от костюмов, что они носят. Там их называют конденскостюм, — они сохраняют испаряемую телом воду.

Пол глотнул, вдруг почувствовав влагу в собственном рту, — в том сне ему очень хотелось пить. «Люди на этой планете настолько нуждаются в воде, что им приходится сохранять воду своего тела…» — От этой мысли на него повеяло отчаянием.

— Да, вода там — драгоценность, — произнес он. Хават кивнул и подумал: «Быть может, я сам навожу на него эти мысли, об этой планете нужно думать как о враге. Было бы безумием соваться туда, забыв об этом».

Пол глянул на потолок, почувствовав, что начался дождь. Серое метастекло затягивала влага.

— Вода, — произнес он.

— Ты узнаешь скоро, что значит нуждаться в воде, — сказал Хават. — Как сын герцога, конечно, ты не будешь страдать от жажды. Но вокруг тебя…

Пол смочил губы языком и вновь подумал о встрече с Преподобной Матерью неделю назад. И она тоже говорила что-то о жажде.

— Ты узнаешь о Погребальной Равнине, о великих пустынях, где нет ничего, только специя и песчаные черви, — говорила она. — Ты будешь чернить веки, чтобы не слепило солнце. А убежищем станет низина, где нет ветра, и ездить будешь на своих двоих — не на топтеремобиле, не верхом.

И Пол почувствовал, что его завораживали не ее слова… голос, певучий, вздымающийся волной и опадающий словно прибой.

— Для тех, кто живет на Арракисе, — говорила она. — Пуста кхала — земля, луны — друзья, а солнце — враг.

Пол почувствовал, что мать подошла поближе, покинув свой пост у двери. Она поглядела на Преподобную и спросила:

— Значит, нет никакой надежды, ваше преподобие?

— По крайней мере, для отца. — И старуха махнула рукой, чтобы Джессика умолкла, и глянула на Пола — Заруби себе на носу, юноша, мир держится на четырех ногах… — Она подняла вверх четыре костлявых пальца с крупными суставами. — …на знаниях мудрых, справедливости великих, молитвах праведных, доблести храбрых. Но все это ничто, — она сжала руку в кулак, — …без правителя, который знает искусство правления. Запомни же эту науку.

Неделя прошла с того дня, проведенного вместе с Преподобной Матерью. И смысл ее слов только сейчас начинал доходить до него в полной мере. Теперь, сидя в учебной комнате перед Сафиром Хаватом, Пол вдруг почувствовал острый приступ страха, он глянул на озадаченного нахмурившегося ментата.

— Где же ты болтался все это время? — спросил Хават.

— А ты встречался с Преподобной Матерью?

— С ясновидящей ведьмой императора, — в глазах Хавата блеснул интерес, — я встречался с ней.

— Она… — Пол заколебался и понял, что не смеет заговорить об испытании. Запрет глубоко въелся в разум.

— Да? Что ты хочешь сказать? Пол дважды глубоко вздохнул.