Дьюри

Вскоре мы свернули с тропы и пошли вдоль склона холма, поросшего кустарником с душистыми бело-серыми метелками. Я продиралась через него вслед за Харзиеном и в душе радовалась, что надела высокие сапоги и плащ…

Лес здесь уже заметно поредел. А дальше внизу виднелось большое желтое поле… И длинный хвост пожарища на горизонте справа заставил нас остановиться.

— Это в Меновице… — проговорил Харз, с тревогой глядя на дым. — Значит, оттуда шел ошкурец. И это значит, что там теперь живой души не осталось… И мертвой тоже… — тихо добавил он.

Не понятны мне были последние слова, но спрашивать не хотелось. Зловеще прозвучали они. А Харз пошел быстрее, он словно спешил в это пекло. Дыма становилось все больше, и вот уже, обогнув холм, мы с небольшого обрыва увидели всю выжженную дотла деревню.

Деревня-то уже и не горела, лишь черный дым стелился над пожарищем, торчали обломки стен, печных труб… Горело же сено в небольших стожках, рассыпанных по всей округе, и чадило едким дымом…

Некоторое время Харзиен молчал. Закрыв глаза, он некоторое время стоял неподвижно. Потом начал спускаться вниз, проговорив:

— Ни живых, ни мертвых… Никого.

Еле обозначенная тропинка вилась вниз холма. По узловатым корням кустарника легко было идти, но смрадный дым тянулся удушливо с поля, и тяжело было дышать… Черным саваном висела копоть над выжженной деревней, и целые тучи золы носились в воздухе…

На краю деревни дьюри остановился. Губы его шевелились. И казалось, что он будто разговаривает с теми, кто здесь жил совсем недавно. Словно прощается с ними…

Харзиен выдернул из-за голенища сапога тонкую палочку и чиркнул ею об сапог. Затеплившийся огонек заиграл, затрепетал, то опадая, то вспыхивая…

И потянулись на огонек тени. Они выходили из-под земли, почерневшие, обугленные. Выбирались тяжело, стеная и крича от боли, разевая страшные рты… Тянулись к маленькому всполоху, протягивали к нему обожженые руки, словно хотели согреть свои сожженные тела… Их было множество. Люди молодые и старые, женщины и дети… они все шли и шли к огню дьюри… светлея ликом, теряя страшные раны, они становились прозрачными, легкими. И ветер подгонял их воздушные, невесомые тела, поднимал над землей…

Они кружились вокруг меня, незнакомые, что-то говорили мне, просили о чем-то, я слышала гул их голосов, или это ветер поднялся над пепелищем и образы умерших пришли ко мне средь бела дня?.. И больше ничто не держало эти тела. Словно страшная тяжесть темной смерти покидала их, оставалась здесь, в руках дьюри. Будто огонь, зажженный им, поднимал их все выше и выше. И каждый норовил задеть его. Они прикасались к нему, шептали на ухо свои тайны, а он кивал им в ответ. И лишь шептал иногда:

— Свет с вами… Прощайте…

Ноги уже не держали меня. Сев прямо на траву, я все смотрела и смотрела на него. И потеряла счет часам и минутам.

А тени становились все светлее, словно страшный жар покидал их. И они уходили вместе с легким вечерним ветром, пришедшим из леса и сливались с небом…

Наконец, дьюри словно очнулся. Он посмотрел на меня и тихо сказал:

— Надо идти…

Часть 4

1

Идти, так идти… Надо, так надо… По выжженной земле, по дороге, петлявшей между бывшими домами, между сгоревшими скелетами людей и деревьев, по тропинкам, по которым еще утром, может быть, бегали смеющиеся дети…

Однако идти нам пришлось недолго. Едва миновав пожарище и пойдя по полю, по высокой траве, клонившейся к земле тяжелыми желтыми колосьями, я вновь потеряла из виду дьюри. Он пропал, словно сквозь землю провалился, и опять я поняла, что меня тоже нет… Он вновь, почувствовав опасность, сделал нас невидимыми…

А металлический, глухой звук полз уже навстречу нам издалека, оттуда, где поле текло желтыми волнами у горизонта. Черная точка, сначала еле видимая, теперь становилась все больше. Вот уже стали различимы правильные линии тяжелой машины, которая не очень быстро ехала, урча, лязгая гусеницами…

Машина остановилась метрах в тридцати от нас. Внутри нее что-то ухнуло, и от темного корпуса отделилось четыре мощных, длинных выступа-ноги, которые с размаху врезались в землю, зарывшись в нее, точно сваи, метра на полтора.

А литой корпус продолжал делиться и множиться на наших глазах. Все новые и новые выступы разворачивались в темнеющем воздухе. Махина, врывшаяся в землю, уже высилась метров на пятнадцать вверх, и, наконец, глухой звук забиваемой сверху сваи разорвал тишину.

И опять что-то скрежетало и разворачивалось внутри адской машины. Она вся сотрясалась и визжала металлическими механизмами, а я смотрела на ее силуэт в темнеющем небе, и жутко становилось мне… Нефтяная вышка… Ну и что же такого? Ерунда какая… Только она была словно живая эта нефтяная вышка.

Вот она, будто передумав, выдернула бур из земли и, выдрав ноги, и задрав их кверху, лязгая гусеницами, отъехала еще метров на десять от нас и вновь ухнула всеми четырьмя своими ступами в желтые колосья. Опять ее жало впилось в землю, и затряслось, натужно урча… И снова выдергивается бур, задираются ноги, и адское создание в этот раз сворачивает к нам…