Дива

— У нас же тут никаких развлечений, — горестным тоном своей матери, то бишь старой комсомолки, призналась Натаха. — А Костыль раз в две недели открывает ворота для туземцев. Это когда смена прибалтов уезжает домой. Можно на халяву вкусностей поесть, выпить. У них тут повар классный и даже вискарь наливают. В прошлом году Маринка так замуж вышла, за повара-прибалта. Теперь в Европе живёт...

— С поваром?

— С поваром, но в Таллине!

— Супер, — оценил Зарубин. — Всегда будет сытая и розовенькая... А мне сегодня предлагали водку.

— Да вискарь-то скончался к десяти вечера! — засмеялась она, присаживаясь на край сексодрома. — Егеря остатки стебнули!

— Что сделали?

— Украли! А ты знаешь, в честь чего нынче вечеринка? Да ещё с халявой?

— Нет...

— А ты скромный парень, — оценила Натаха. — Се­годня праздник в честь лешего! Ворота внеурочно откры­ли. Так мы с Людкой успели... Ты герой, оказывается. Из­ловил снежного человека!

— Куклу...

— Всё равно, про учёного все говорят, а мне прият­но!.. А что ты так рано завалился? Пошли потусуемся?

— У меня режим, — скучно и с намёком старого, опас­ливого холостяка сказал он. — Завтра ранний подъём.

— Ладно, — согласилась Натаха. — У тебя тут ван­на или душ есть? А то я пропотела на велике. Мы с Люд­кой так педали крутили, боялись опоздать... душ на базе должен быть.

— Есть, — сначала признался Зарубин и подло попы­тался исправить ситуацию. — Только я не пользовался... Воды горячей нет! Ночью!

— Да мне и холодная сойдёт...

Она вскочила и, теряя детали одежды по пути, устре­милась в душевую, что была в передней части башни. Зарубин поймал себя на трусливой мысли, что проду­мывает пути отступления, а если точнее, побега: можно спрыгнуть с гульбища башни. Хотя высоковато и неиз­вестно, на что и как приземлишься в темноте...

— Игорь? — вдруг позвала Натаха. — А как ты дума­ешь, какого пола кукла йети?

— Никакого, — мрачно отозвался он. — Я не обнару­жил следов половой принадлежности.

— Но женская грудь у неё есть!

— Есть, — обречённо согласился Зарубин. — Ярко вы­раженных гениталий нет! И вообще, это вопрос к китай­ской промышленности.

— Мы с Людкой поспорили: он див или дива?

— Скорее всего, бесполый.

— А меня родители и до сих пор иногда зовут дивой! — похвасталась она. — То есть лешачкой.

— В тебе что-то есть...

— Нет, ты настоящий герой, — после долгой паузы оценила Натаха. — И не гонишь... Я не хочу уезжать из этой страны, как Маринка. Поэтому мне и Москва сой­дёт... Ты живёшь в своей или съёмной?

— В съёмной! — с радостью соврал Зарубин. — В ком­мунальной, с общим душем и кухней.

— А у тебя бритва есть? — вместо ожидаемой и долж­ной реакции спросила она. — Дай мне приборчик.

— Он там, в коробке, — откликнулся он. — Синяя та­кая...

Натаха после этой фразы больше не подавала при­знаков жизни, и ему показалось, завоевательница столи­цы уже отказалась от своих планов, однако она явилась через четверть часа, озябшая от холодной воды и обря­женная в его охотничью куртку, надетую на голое тело. Но при этом с чисто выбритым, непорочно девичьим лоб­ком, выставленным напоказ, и полная созидательной ре­шимости.

— Ничего, мы снимем отдельную, — заявила она, укла­дываясь рядом с изяществом кулинара, водружающего вишенку на торт. — Ты как любишь, сразу или с прелю­дией? Я так уже готова.

— А ты картошку выкопала? — спросил Зарубин то, что первое пришло в голову, глядя на её руки.

Натаха прервала череду последовательности своих слов и действий — вопрос выбил из колеи.

— Нет ещё... Родичи садят гектар! Все голода боятся.

Он понимал, что говорит цинично, даже подло по от­ношению к женщине, но поделать с собой ничего не мог.

— Вот и садись на велик, крути педали и копай.

— Я тебе совсем не нравлюсь? — со скрытой слезой в голосе спросила Натаха после долгой паузы. — А мне показалось...

— Как женщина ты прекрасна, — кривясь от грубости своих слов, признался Зарубин. — Ты такая аппетитная, с удовольствием бы тебя трахнул. Но этого так мало...

Он знал: скажи в этой ситуации словами другими, оста­нешься непонятым.

— Нет, ты просто бесполый, как снежный человек. — Натаха съёжилась. —- И холодный... А может, ты гомо­сек?

Это уже был явный вызов, и никакие тут хитроспле­тения слов были не нужны. Зарубин прикрыл её одея­лом — подальше от соблазна.

— Сегодня я встретил женщину, — признался он. — Такую необыкновенную...

— Какую? — вполне миролюбиво спросила Натаха.

— Как парное молоко, — он вспомнил Фефелова.

— Дива Никитична, — сразу и точно определила она. — Всем приезжим головы кружит. И никому не даёт!

— Чего не даёт?

— Ничего не даёт!

Она обиженно попыхтела, затем полежала, съёжив­шись в комок, и осторожно подкатилась к боку. Прижа­лась, притиснулась — тело было ледяное, в пупырышках и не вызывало ярких сексуальных чувств.

— Я только погреюсь, — попросила она. — У тебя там и впрямь вода холодная. Знала бы — не полезла...

Зарубин купился на её дрожащий шёпот, обнял, при­жал к себе и в тот же миг понял, что сделал это зря: На­таха обвила, заплела, сострунила его руками и ногами.