Дива

Маруа появился в городском особняке моих родителей через неделю после событий в Лестер-лодж. Он нанес визит без предупреждения, видимо, предполагая, что в этом случае мне может прийти в голову избежать тяжелого и неприятного разговора, который между нами был также неизбежен, как приход осени после жаркого лета.

Филипп на этот раз предпочел одеться максимально просто и демократично, явно рассчитывая на публику с более традиционными взглядами на облик мужчины. Классический костюм темно серого цвета оттенял глаза самым выгодным образом, что было вполне в духе месье Маруа. Длинные волосы некоронованный король Галатии собрал в хвост, став почти похожим на нормального человека, если бы не та же пластика, та же постановка головы, то же выражение синих глаз.

О появлении гостя мы узнали за ужином, и пригласить его пришлось хотя бы потому, что Адриан разболтал про запечатление Маруа на моей персоне.

— Явился все-таки, — недовольно прошипел Адриан, которому Филипп не понравился еще до встречи и это впечатление только усугубило личное знакомство.

— Он запечатлен, — произнесла мама с какими-то особенными, ностальгическими нотками в голосе и тихо вздохнула. — Он просто не мог не прийти.

Очередной раз прошлись по любимой моей мозоли, отчего кусок встал поперек горла.

Маруа появился в столовой как воплощение старомодной куртуазности и современной привлекательности. Неодобрительные взгляды моих отца и брата темного мага не трогали даже в малой мере, он приехал увидеться со мной — прочее его не волновало вовсе. При Филиппе ужин заканчивали в тяжелом гробовом молчании, которое тяготило всех до единого, даже, кажется, самого змея. Он и вовсе ждал только того момента, когда, наконец, сможет поговорить со мною наедине.

Как же я хотела избежать этой встречи, разговора, да и вообще всего! Чего ради Маруа затеял все эту нелепость?

Я попросила подать нам чай в библиотеку, куда мы с галатийцем удалились вдвоем под взглядами моей семьи.

— Скажите мне, мой нежный друг, хватило ли вам недели, чтобы осмыслить случившиеся в нашей с вами жизни перемены и осознать, чего именно вы желаете? — спросил Маруа, едва только стукнула, закрывшись дверь библиотеки.

По собственному обыкновению он стоял неприлично близко ко мне, заставляя сердце ускорить стук.

— Словно бы вы оставили мне хоть какое-то подобие выбора, — процедила я, не собираясь быть милой.

В воздухе на несколько мгновений повисло растерянное молчание.

— Почему вы считаете, будто я принял решение за вас, моя дорогая красавица? — озадаченно спросил Филипп, встав таким образом, чтобы иметь возможность заглянуть в глаза. По его лицу можно было предположить, будто и в самом деле не понимает.

— Вы запечатлились на меня, даже не спросив, нужно ли мне это! Как я теперь могу… могу сказать, что не желаю быть с вами?! — вспылила я, чувствуя как вырывается наружу все напряжение последних дней, превращаясь в едкую как кислота боль.

Маруа склонил голову на бок, внимательней вглядываясь в меня.

— Мой дорогой друг, вы слишком добры, принимая на себя ответственность за мое решение. Привязав себя к вам навеки, я поступил так, как велело мне собственное сердце, и не рассчитывал на вечную преданность с вашей стороны в ответ. Я пришел со своей любовью, а не рабством и ясно осознавал, что могу получить отказ, — спокойно отвечал Филипп на мою вспышку с неизбежной ироничной улыбкой. — Альтруизм в ущерб себе — опасная химера, Аннабель, не идите у него на поводу, прошу вас. Жертвы, что мы приносим, не порождают ничего, кроме затаенных обид.

Все слова, которые закипали в груди, внезапно куда-то пропали.

— Но разве вы не рассчитывали, будто… Я думала, вы станете требовать… — почти прошептала я.

В ответ Филипп усмехнулся и, взяв мою руку, поднял ее, чтобы коснуться поцелуем пальцев в давно ставшем привычным для меня жесте.

— Требовать любви? — рассмеялся он, явно потешаясь над моими представлениями о чувствах. — О, ее можно потребовать, вот только получишь ли? Любовь можно лишь подарить, смиренно ожидая приговора, но отдавая кому-то свое сердце, преступно вымогать чужое. Успокойтесь, моя дорогая. Не будь ваш друг так догадлив и так болтлив притом, я бы вовсе не стал сообщать о тех узах, что привязали меня к вам.

Такое отношение внезапно позволило взглянуть иначе на легкомысленного, распутного, властно и взбалмошного Филиппа Маруа.

— Но разве это хорошо — страдать от неразделенной любви без возможности забыть? — потеряно спросила я, забыв отнять свою руку. Маруа же не стал отпускать ее.

— Любить — само по себе награда. Я, наконец, испытал чувство сильное и одновременно чистое. От него не хочется отказываться, — пояснил он, прикрыв на мгновение глаза. — Но, как я и сказал, моя любовь не должна стать вашим ярмом. Ваш ответ должен идти от вашего сердца, не от чувства вины, долга или прочих условностей.