Диверсант из рода Нетшиных (СИ)

— Случайно, можно сказать, прознали мы про то, князь. Татарове на обратном пути осенью, проходя мимо владений русичских, — пусть и считают тех своими данниками и товарищами — беду для них организовали. Вынимали поганые у убитых ими поляков сердца, обмакивали в сильный яд и втыкали на колья, что расставляли под водой по озерам и рекам. Рассказывали нам, что не брезговали при том степняки и чернокнижными услугами — даже из нашего Литовского края вытребовали себе юодокнигиникасов. И оттого много людей потом, в основном среди русичей, что отравленной и заговоренной ядовитой воды той испило либо в приготовлении пищи пользовало, заболевали неведомыми в тех местах болезнями и умирали в муках, пока не проведали про эту мерзость отравную.

— Так, с этим понятно, — молвил Товтивил. — Будем думать, как еще и эту напасть обойти. А что слышно про княжича Федора? Знаю я про его планы, важно, что в народе про его деяния нынешние слышно? Да и как старый князь Константин — здоров ли и силен по-прежнему бык Безрукий? Придет ли под Дерпт тверской князь Ярослав Ярославович?

— Начну, с тверичей, князь, — отвечал гонец. — Войско от Ярослава Ярославича ожидается в пределах, оговоренных меж вами. Придут ли новогородцы, пока неведомо. Смолян точно не будет. Княжич Федор решил обойтись в основном своими силами.

— Это я уже понял, надеюсь, в Кенигсберге нам достанется больше воинской славы, — нетерпеливо перебил гонца Товтивил. — Что сам-то Константинович поделывает?

— Послухи донесли из Витебска, что после того, как княжич там погостил, некий немецкий купец Ильбрант направил на него в рижский магистрат жалобу, что обманут полочанином на целых тринадцать изроев*. И говорят, что архиепископ рижский, преосвященный Иоанн принимает в решении по тому делу самое живое участие.

— Ну да, деньги приличные, — согласился князь. — Но это не наше дело, хотя после взятия Дерпта Федор может долг и погасить, если его признает. Ожидают ли, кстати, в Датской Эстляндии нашего выступления?

— Как нам удалось вызнать, мирной жизнью по-прежнему живут там. После битвы при Раковоре убедились вроде бы датчане, что русичи без осадного припаса на стены не пойдут. А в онемеченном Дорпате и вовсе покойны, ведь целых три стены вокруг города!.. Вот, смотри сам, князь, что пишет оттуда послух: «бяше град тверд Гюргев в 3 стены и множество людии в нем всякых, и бяше пристроиле собе брань на граде крепку», — гонец развернул перед Товтивилом небольшой пергамент.

— Хорошо, я доволен тобой, ступай. И скажи там, чтобы нашли и позвали ко мне Треняту. Если нет его в доме или во дворе, пусть пошлют в трактир, что держит Келпса, он наверняка пробует у него здешнее пиво и сравнивает его с новогрудским.

Гонец поклонился и вышел, а Товтивил глубоко и надолго задумался. Все только что услышанное им никаким образом не могло изменить намеченных заранее и твердо по срокам планов, беглый князь прекрасно понимал, что от правильного их исполнения зависит успех не только одного передового похода на Юрьев, некогда исконно русичский город, основанный, как говорят, больше двухсот лет назад Ярославом Мудрым и взятый относительно недавно на меч немецкими рыцарями, но и всей предполагавшейся на зиму войны.

Не было пока никакого ответа от Миндовга, писать которому должен был княжич Федор — хотя бы и на правах обиженного мужа, — от Товтивила владетель Литовского края, так и не утвердивший за собой предложенную папой Римским королевскую корону, равно как и вернувшийся из католичества в привычную дедову языческую веру, никаких посланий читать просто не стал бы, порвал бы и выбросил. А ведь уже более пяти месяцев прошло с того утра, когда сидели они у покрытого тонкой коркой золы вчерашнего костровища вчетвером и решали, как поступать дальше!

Надо заметить, что Федор тех, самого начала июля, договоренностей придерживался строго — все, что обещал, исполнил, и не сомневался Товтивил, что немало открытий таит в себе еще княжич после своего чудесного воскрешения из мертвых. Князь подвиг к себе по полу ведерную корчагу с холодным квасом, зачерпнул из нее висевшим обочь емкости ковшиком и с удовольствием напился.

Встал, прошелся по комнате, пожал плечами. Тут-то и хлопнула ожидаемо входная дверь — сквозь нее протиснулся внутрь званый Товтивилом Тренята Жемайтский, исполинского вида литвинский рыцарь лет тридцати, неизменно сопровождавший князя более чем в десятке последних походов.

— Готовы ли на рать назначенные вои? — спросил негромко вошедшего великана.

— Только молви, и через час станут у стремени со всем нужным припасом.

— Хорошо. Проверь оружие и конскую справу. Послезавтра с рассветом выступаем...

______________________

*) Изрой — в те времена литовская гривна, выглядевшая как серебряный слиток пальчиковой формы, примерно равнялась по стоимости одному русичскому рублю.