Диверсант из рода Нетшиных (СИ)

Выждали отведенный на то срок. Немцы — молодцы, в него вполне уложились и вышли точно под расставленные загодя Андреем «пальцы».

— Дерни за веревочку, дверца-то и откроется, — пробормотал княжич памятную по детским сказкам фразу и — дернул-таки за веревочку. Земля в голове колонны вздыбилась и поперла наружу неведомым чудовищем, сминая все на пути как выброшенными в качестве поражающих элементов каменьями и грунтом, так и неслабой ударной волной. Сказать, что немцы были ошарашены — значит, не сказать ничего.

Эхо от взрыва еще гулко гуляло между деревьями, а с них в назначенных местах полетели вниз гранаты — принялись за свою часть работы на это время боя «ударники». Чиркнув одной из запасенных спичек — кто о холщовую свободную рубаху, кто о лапоть, кто вообще просто о ветку или ствол дерева, на котором разместились — поджигали нехитрые снаряды, произносили вслух, как учили, «и раз, и два, и три» и отправляли вниз.

Спустя примерно пять минут после окончания первого этапа огневого боя — такая пауза нужна была, потому что мог кто-то из «ударников» допустить невольный огрех и запоздать с броском, а то и просто залюбоваться невольно открывающейся ему сверху картиной, а припас-то использовался не учебный, как в памятном потешном бое, а боевой, он и убивать, и калечить назначен, так не своих же — из окружающего место боя кустарника появилась старшая дружина, бессменно возглавляемая теперь Юрием.

Когда-то Андрея буквально потрясло стихотворение, написанное полной мерой заставшим Великую Отечественную фронтовиком Семеном Гудзенко. Там были, в частности, такие строки:

«Был бой коротким, а потом

Мы пили водку ледяную.

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую».

Здесь и сегодня до такого лютого ожесточения не дошло, просто в один прекрасный момент немцы кончились. Вроде бы шла на рать грозная сильно-могучая армия во главе с опытными начальниками, а потом — бац! — и наступил такой момент, что вот нет просто ее, кончилась, как уже было сказано. Как в старых фильмах, когда с помощью чисто аппаратных методов пытались изобразить внезапное исчезновение героя или героини: дескать, вот он/она только что тут, а вот уже и нет...

Это было хорошо, и это было славно. Просто потому, что некому, судя по всему, кроме русичей и их союзников рассказывать об этом сражении на правах очевидцев. Те немцы, что могли бы, наверное, о чем-то свидетельствовать, лежали на земле, в седлах, вповалку друг на дружке — как только не лежали. Главным и общим для всех их было одно — смотрели на окружающее они теперь мертвыми глазами. И неизвестно, что при этом видели...

Свои потери, вновь до удивления невеликие, немедля сочли тут же. И даже спор возник среди начальников похода — не стоит ли немного их преувеличить, а то не поверят ведь! Одним конных оружных более пяти тысяч, из них более сотни одоспешенных крепко рыцарей Тевтонского Ордена — Внуков с зубовной тоской представил, сколько жеэто надо будет людей и подвод, чтобы всю эту кучу совершенно ненужного больше прежним хозяевам железа из того леса вывезти. Выставив надлежащее случаю сторожевое охранение из рвавшихся все еще в бой, который давно прекратился «ударников», бъявил короткую дневку — только чтоб перекусить набыстро, да обработать и перевязать, кому потребно, раны.

Андрей спешил домой в Полоцк. На следующей седьмице жена его Вайва-Варвара должна была наконец разрешиться от бремени...

Глава 18

ГЛАВА 29,

в которой происходит самая страшная для Андрея потеря; тело умершей Варвары-Вайвы решают сжечь, Внуков остается один с младенцем на руках

Княжна полоцкая Варвара Ивановна умерла родами по завершении положенного ей на тягость срока, который истек, как и было в свое время строго определено Бируте, в самой середине апреля. Единственное, в чем серьезно ошиблась тогда вайделотка, — так родился сын Федора и Вайвы не за стенами Кенигсбергского замка, а в славном граде Полоцке в настоящем, специально выстроенном к его появлению на свет отчем доме.

В глубоких лесных оврагах еще оставался кое-где посеревший от весеннего тепла некогда девственно чистый белый снег, а дочь девять месяцев как мертвого жемайтского кривуле Йонаса Кесгайлы с таким же посеревшим лицомприлегла в ожидании проводов в последний земной путь в верхней горнице достроенного всего три недели назад рядом с епископским деревянного здания с высокими, украшенными причудливой резьбой по закраинам окнами, светлыми своей новодельной чистотой помещениями и длинной укрытой, выходящей в сторону соснового бора галереей.