Диверсант

Очнулся я оттого, что в лицо мне плеснули водой. Едва я открыл глаза, как к моим губам поднесли фляжку. Машинально я сделал глоток, поперхнулся, и окончательно пришел в себя. Голова моя лежала на коленях у Жанны, и это было самое прекрасное место на свете.

— Пить, — прошептал я, и девушка вновь поднесла фляжку.

Я сделал несколько жадных глотков.

— Спасибо, — сказал я и попытался мужественно улыбнуться. Получилось не очень, мне хотелось спать, да и голова сильно кружилась.

— Очнись, Робер, — строго сказала Жанна. — Он хочет с тобой поговорить.

— Кто?

— Твой друг. Он умирает. Я перевязала его, как смогла, но это не поможет.

— Что значит умирает? — вскинул я брови.

И тут вспомнил бой.

— Сколько я вот так валялся?

— Недолго.

— Помоги мне сесть, — попросил я.

Опираясь на ее руку я сел, а затем и встал. Двигался я медленно и осторожно, словно был сделан из хрупкого стекла. Пошатываясь я огляделся. Уже совсем рассвело, и в свете утреннего солнца поляна напоминала то ли место для забоя скота, то ли кадр из фильма ужасов. Крови из убитых натекло столько, что вся она не сумела впитаться, и земля под ногами противно чавкала.

Я кивнул на убитых:

— Живые остались?

Жанна молча покачала головой.

— Хорошо, — произнес я тихо.

Я подошел к лежащему на земле рыцарю, стараясь не наступать на погибших, и, опустившись на колени, сказал:

— Здравствуй, Гектор.

Он медленно открыл глаза.

— Дай-ка посмотрю, — я осторожно снял повязки.

Странно, что Гектор до сих пор был жив. Под его телом натекла огромная лужа крови, а сквозь рану в животе можно было разглядеть поврежденные внутренности. Даже попади он в операционную, у него не было бы шансов, а уж в лесу…

— Все будет хорошо, — уронил я, пряча глаза. — Ты выживешь.

Он усмехнулся, по крайней мере бескровные губы на пепельно-сером лице шевельнулись.

— Я был не прав, — прошептал он.

— Что?

— Сначала я надеялся, что бургундцы дадут свободу моей Фландрии, потом я думал, что нам помогут англичане. Я ошибался, они нас попросту использовали. Помнишь, как мы спорили? Ты был прав, на чужой крови не построить своего счастья.

Я молча сжал его руку. Что я мог сказать умирающему?

— Я творил много зла, — с усилием выдохнул Гектор. — Но под конец я попытался сделать хоть что-то… что-то.

Помолчав, он прохрипел:

— За здравствует золотой лев Фландрии! — и закашлялся, поперхнувшись кровью.

— Тебе вредно говорить, — сказал я перехваченным голосом. — Но ты можешь слушать. Так вот, Гектор де Савез, Бургундский Лис и фландрийский дворянин. Единственный мой друг в этом безумном мире. Сегодня ты сделал для меня столько, сколько никто не делал. Ты…

— Робер, — прошептала незаметно подошедшая Жанна. — Он умер.

— Нет, — стиснул я кулаки, — он не мог умереть. Только не сейчас!

Но Лис умер, на этот раз по настоящему. А еще через час нас нашли. В первый и последний раз в жизни я видел Жака де Ли плачущим. Как он позже признался, до самого конца великан так и не верил, что "малышка Клод" жива. Из десяти рыцарей, посланных со мной герцогом Баварским, в живых осталось четверо. Про павших Жак сказал так:

— Они погибли за правое дело, а потому прямиком отправились в рай.

Что ж, к сказанному, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Гектора мы похоронили неподалеку от той самой поляны, где он принял последний бой. Я сам прочитал молитву, и первый кинул на тело горсть земли. Прощай Лис, лучший друг, какой только может быть у мужчины. Пусть мы бились по разные стороны, но в трудную, гибельную минуту ты сражался со мной плечом к плечу, и спас ту, что я люблю больше жизни. Ты умер, оставив меня в должниках. Прости, что не открыл тебе правды: лишь через четыре века твоя Фландрия обретет долгожданную свободу. Покойся с миром, друг. Аминь.

На пути в Баварию произошел еще один очень важный для меня разговор. Выпытав из меня все, что случилось за эти годы, Жанна долгое время была задумчива. Она незаметно присматривалась ко мне, словно чего-то ожидая. Наконец, со свойственной ей решительностью Жанна взяла дело в свои руки. В Ла-Рош мы прибыли уже ближе к вечеру, и на ночь остановились в таверне "Пегий бык". Не успел я сполоснуть с дороги лица, как Жанна вызвала меня в отведенную ей комнату. Попросила присесть и сказала:

— Скажи, Робер, а что ты собираешься делать дальше?

— Дальше? — я задумался. И в самом деле, чем я займусь теперь, когда любимая свободна?

— Пока не думал, — пожал я плечами. — Вот довезем тебя до Мюнхена, там и решу.

— Ну хорошо, — твердо сказала она. — У моего двоюродного брата мы вновь станем простым рыцарем и благородной графиней. Но вот прямо сейчас, пока мы всего лишь рыцарь и освобожденная им пленница, я хочу задать тебе вопрос…

— Да?

Она странно замялась, а потом вскинула голову, и глядя мне прямо в глаза спросила:

— В твоей будущей жизни есть место для меня?

И вот тогда я поцеловал ее. Это был долгий и нежный поцелуй. И оторваться от ее губ мне было тяжелее, чем отрезать себе руку. А когда он кончился, я сказал самые правильные и нужные слова, те, что следовало произнести еще давным-давно: