Диверсанты. Легенда Лубянки – Яков Серебрянский

В 1922–1924 гг. Косенко – начальник Особого отделения, уполномоченный Контрразведывательного отделения, начальник Секретного отделения Ставропольского отдела ГПУ. Принимал личное участие в уничтожении белогвардейских банд на Северном Кавказе.

В 1924–1927 гг. Георгий Косенко возглавлял контрразведывательное отделение Черноморского (Новороссийского) окружного отдела ОГПУ, по совместительству – начальник Сочинского пограничного пункта. В 1927 году по линии КРО находился в Лондоне. С декабря 1927 года – начальник Контрразведывательного отделения Владикавказского объединенного отдела ОГПУ.

В апреле 1929 года Косенко назначают начальником 1-го отделения Контрразведывательного отдела Полномочного представительства ОГПУ на Северном Кавказе (Ростов). С декабря 1929 года возглавлял Контрразведывательный отдел Полномочного представительства ОГПУ на Урале (Свердловск). С октября 1930 года – начальник Особого отдела Полномочного представительства ОГПУ на Урале.

В октябре 1931 года Косенко переводят в Москву и назначают старшим инструктором Отдела кадров ОГПУ. В октябре 1932 года его зачисляют в особый резерв ОГПУ с прикомандированием к Иностранному отделу. С 1933 года – сотрудник разведки.

В апреле 1933-го Георгий Косенко – заместитель резидента в Харбине. В столице оккупированной японцами Маньчжурии работал под именем Георгия Кислова (легальное прикрытие – секретарь советского генконсульства). С июня 1935 года – легальный резидент ИНО в Харбине. Принимал активное участие в борьбе с эмиграцией, выявил десять белогвардейских групп, сформированных японцами для заброски на советскую территорию, раскрыл их связи с антисоветским подпольем.

В январе 1936 года по болезни вернулся в Москву, но уже в мае выехал легальным резидентом ИНО в Париж. Скорее всего, именно в этого время Георгий Косенко стал секретным сотрудником СГОН.

Деятельность «Группы Яши» постепенно набирала обороты, а вот многие программы по подготовке спецкадров с 1934 года стали постепенно сворачиваться либо консервироваться.

Предоставим слово очевидцам, которые в то время даже не догадывались, какие нравственные испытания ждут их впереди.

«Именно в столице, – вспоминает И.Г. Старинов, – я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется.

Попытки говорить на эту тему с Сахновской ни к чему не приводили. Она осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы. Позже я узнал, что она острее меня переживала недостатки в нашей работе. Все ее предложения отвергались где-то наверху.

Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении.

Будущий легендарный герой республиканской Испании Кароль Сверчевский успокаивал: сверху, мол, виднее.

Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой растущий внутренний протест. Состояние было подавленное»[203].

Коллега И.Г. Старинова Артур Спрогис так писал об этом периоде:

«В БССР всякими правдами и неправдами [в 1934–1935 гг.] ушли такие работники, как Гринвальд (Муха), Орлов (Аршинов), Ваупшасов (Смольский), – люди, которые имели богатый партизанский опыт в прошлом. Именно они руководили такой идеально проведенной операцией, как налет на город и станцию Столбцы (Западная Белоруссия). Тогда 60 человек за ночь разгромили полицию, жандармерию, казармы пехотного полка, тюрьму, освободили арестованных, на рассвете за городом приняли бой с кавалерийским полком и прорвались через границу к своим.

Эти люди ушли не потому, что они выдохлись или переродились. О противном говорит тот факт, что, как только в 1936 г. стало известно, что для работы „Д“ есть возможность уехать в страну „X“, они стали рваться туда добровольцами. О том, как они себя там проявили, можно судить по тем наградам, которыми их награждали партия и правительство.

Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Так и получилось. Через три месяца я опять вернулся на эту работу и уехал в страну „X“, а по возвращении пишу эту докладную записку. Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. Пояснить свою мысль я постараюсь на личном примере.

Мы привыкли, что наш труд ценим. Я не ошибусь, если скажу, что этого не было не только в БССР, но и на Украине и в Ленинграде. Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т.д. и т.п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Не трудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.