Диверсанты Судоплатова. Из Погранвойск в Спецназ

– Афанасьич наш человек. Люди его уважают.

Зелинский проглотил эту неожиданность молча и начал свою речь:

– Дорогие товарищи, земляки! Позвольте мне поприветствовать вас от лица командования и передать пламенный привет.

Все дружно захлопали, особенно дети, кто-то крикнул «ура». На лицах читался неподдельный интерес, все дружески улыбались. Илья Борисович тоже заулыбался и продолжил выступление.

Рассказал, что планы фашистского командования трещат по всем швам. Держится и сражается более года осажденный Ленинград, героически бьются защитники Сталинграда. Враг отброшен от Москвы и больше не рискует соваться к столице своей поганой свиной мордой. В тылу врага ведут активную войну народные мстители – партизаны. Покоя фашисткой нечисти нет нигде.

В таком духе комиссар Зелинский говорил минут сорок. Привел примеры подвигов отважных танкистов, летчиков, моряков, снайперов, которые безжалостно уничтожают врага.

В какой-то момент разгоряченный своей речью Илья Борисович перевел дыхание и сделал короткую паузу. Будучи опытным оратором, старший политрук вдруг заметил, что слушают его невнимательно. Уловил обрывки негромких фраз, совсем не относящихся к высокой теме патриотизма:

«…крыша текет и текет. Надо заново солому перекладывать, а мужик мой все чешется».

«…собака соседская опять курицу задушила. Я к ним пришла, а Дуська Марфина говорит, что это хорь. Морда бесстыжая! Такая несушка справная была, а им хоть плюй в глаза».

«…Марфины – они такие, стыда не имеют!»

«…грибы хорошо окисли, я вчера пробовал. Приходи вечерком, опрокинем по стаканчику, грузди мои отведаем».

Окончательно испортили Илье Борисовичу настроение обидные фразы:

«…комиссар хоть и яврей, а смелый. Не побоялся в немецкий тыл спрыгнуть».

«…заставили небось. Они в опасные места не шибко рвутся».

Илья Борисович едва сдержался. Он воевал с начала войны, был дважды ранен, а в немецкий тыл вызвался добровольно, хотя мог остаться на политработе, воспитывать курсантов.

В конце выступления Зелинский раздал пачку газет «Правда» и «Известия», а также яркие агитационные листки. Глупые морды Гитлера и его подручных, бегущие в панике фрицы, рослые молодцеватые красноармейцы, разящие врага штыками.

– Газеты прочитаете и сдадите мне, – подал голос староста. – Не дай бог фрицы или Шамрай нагрянет. Сожжет деревню!

– А вы не бойтесь, гражданин, – осадил трусливого старосту орденоносный комиссар. – Это наша родная земля.

– Как же не бояться! За такую агитацию половину мужиков в лагерь отправят и дома спалят. А на носу морозы.

– Староста правильно говорит, – шепнул на ухо Зелинскому сержант-парторг. – Он наш человек, знает, что делает.

– Вопросы будут, товарищи? – спросил Илья Борисович.

Вопросы задавали. Но больше мальчишки и молодежь. Те, кто постарше, выслушав Зелинского, смекнули, что истинное положение дел на фронте они все равно не узнают. Оратор опытный и отделается общими фразами. Все же один из мужиков осторожно спросил:

– Брешут немцы ай как, что почти весь Сталинград германцы захватили?

– Брешут, – без колебаний ответил Илья Борисович. – Сталинград держится и никогда не будет сдан врагу.

– Ясно…

Какой-то мальчишка поднял руку и поинтересовался:

– Вы товарища Сталина видели?

– Видел… но не совсем близко.

– Издаля, – уточнил тот же мужик, спросивший насчет Сталинграда. – Но усы наверняка разглядел.

Зелинский задохнулся от возмущения! Отпускать глупые шутки в адрес товарища Сталина! Но староста мгновенно подметил реакцию комиссара. Долго благодарил его за интересное, полезное выступление, а затем пригласил гостей отобедать.

В дом к предателю-старосте Илья Борисович никогда бы не пошел. Но обед состоялся у какой-то женщины в избе на окраине села. Для гостей приготовили хороший наваристый борщ, всяческие соленья, копченое сало, холодец. Давший зарок не пить на боевых заданиях, старший политрук сглотнул слюну и опрокинул стаканчик прозрачного как слеза первача.

Тот оказался чересчур крепкий. Илья Борисович закашлялся. Круглолицая молодая женщина со смехом хлопнула его по спине и сунула пупырчатый соленый огурчик:

– Закуси, товарищ комиссар.

Обед прошел в теплой обстановке. Зелинский хоть и упирался, но тосты произносили такие, что отказаться было нельзя: за товарища Сталина, за победу, за Красную Армию и прочее.

Да еще хозяйка прижималась к Илье Борисовичу то бедром, то грудью и заливисто смеялась, заглядывая в глаза:

– Комиссар-то у нас хоть куда! С орденами, с автоматом, еще кое с чем. Сразу видно настоящего мужика. С таким бы не грех и поближе подружиться.

– И я бы с удовольствием! – выкрикнул Илья Борисович.

Все засмеялись и выпили за любовь, которой никакая война не помеха. Смутно вспоминалось, как комиссар нашептывал раскрасневшейся женщине какие-то слова, намекал на желание остаться. Его шутливо отталкивали, а затем сержант настойчиво потянул Зелинского из-за стола:

– Пора, товарищ комиссар. Темнеет уже.

Прощаясь с гостеприимными хозяевами, Илья Борисович крепко поцеловал хозяйку, обещал снова приехать, а старосте строго пригрозил пальцем: