Дивертисмент братьев Лунио

Няма снова, уже одобряюще, ущипнул отца в то же место. Ивану это понравилось, своим призывом пройти в гостиную он явно ощутил результат короткой, но действенной власти над человеком. У себя в цеху он никогда не повышал ни на кого голос, но и с этим его никто бы не испугался. Потому что все там любили Ивана Гандрабуру за прямоту, усидчивость и творческую способность по придумкам оригинальной продукции.

Маркелов хмуро оглядел присутствующих и медленно пошёл в гостиную, шлёпая тапками. Все зашли за ним следом и сели кто куда.

– Я смотрю, ничего не изменилось, папа, – оглядевшись, проговорила Юлия Григорьевна. – Те же стены, те же вещи, тот же нелюбезный взгляд. Даже потолок вон, смотрю, и тот сыпется, скоро на голову обвалится. Отчего же так, папа?

– Убивать пришли, так убивайте, – проговорил старик, – всё равно ничего не найдёте, у меня ничего нет. Только время потеряете.

– Да ты, отец, скоро и сам коньки отбросишь, зачем мне тебя убивать, – пожала плечами бабуля, – это ведь ты же у нас убийца, а не я. Мужа моего не удалось жизни лишить, так ты женщину на тот свет отправил, достойнейшую. И всё ради цацок несчастных, ради денег. – Он исподлобья смотрел на дочь. – И не надо меня буравить своими глазами, – совершенно спокойно проговорила бабушка. – Мотя её убивал, не ты сам, но по твоему приказу. А только разницы в этом большой нет. Убийца от этого убийцей быть не перестанет.

– Чего вы хотите? – глухо выдавил из себя старик. – Зачем ты их сюда привела? В тюрьме своё отсидела, от пьянок запойных своих лечилась, ни дня не работала, теперь бандитничать надумала? Шайку сколотила? Последнее отбирать у меня? – он усмехнулся через усилие, осклабиться, как прежде, видно, уже не получилось. – Мне Пыркин регулярно про тебя докладывал, чего там и как, и про Гирша твоего, какого ты бросила с дитём, так что я в курсе дел твоих, дочка, в курсе. Вот только не думал, что до позора этого доживу, что придёшь с бандитами разборку отцу родному учинять. Грабить старого заслуженного человека. Хотя мне и Лунио твоего не жаль, если уж разговор зашёл, такая же мразь, годами к Пыркину ходил, то камни нёс, то слитки, а мне сказал, всё, нету больше ничего. Машку угробил, молодую ещё, отписал мне, что концы отдала, и сам сдохнет за это, вот увидишь. Вруны такие долго не живут, запомни, дорогая моя.

Я посмотрел на Няму, а Няма на меня. Мерзота, исходившая от нашего прадедушки, была столь сильна и необорима, что хотелось запахнуть уши и не слышать этих слов, каких просто не бывает, каких не должно быть вообще, которые просто невозможно составить из букв.

Паузу прервал Няма.

– Так зачем вы всё-таки убили Полину Андреевну, Григорий Емельянович? – спросил он, преодолевая отвращение. – Вам что, на жизнь не хватало? Насколько известно нашему сообществу, в ваше распоряжение было передано тридцать восемь ювелирных драгоценностей, лично в руки, от Григория Наумовича Лунио, в обмен на его свободу. Вам их не хватило? Потребовалась ещё одна смерть? За тридцать девятое изделие?

– У меня нога тридцать восьмая, – внезапно вставил своё слово Иван и непривычно нехорошо улыбнулся, – как у царя. Слыхал про царя такого, дед?

– Не знаю такого, не слыхал. Пахан ваш, что ли? – обернулся к дочери Маркелов. – А ты у них там кто, паханка?

Юлия Григорьевна гневно посмотрела на Ивана, и тот умолк. И обратилась к отцу:

– Ты нам про Волынцеву не ответил.

– Он брал, что было, – глядя прямо перед собой, вымолвил хозяин квартиры. – Мотя этот. Никто ему не приказывал, сам брал. А баба та женой врага народа была, я лично проверял. Так что за дело пострадала, не за просто так.

– А брошь эта в таком случае как к тебе попала? – на удивление спокойным голосом осведомилась бабушка. – Ты её, выходит, не народу обиженному вернул, а от меня откупился и от своей больной внучки?

– Ничего не докажешь, – глядя в ту же точку, прошамкал Маркелов, – за давностью лет. И концов не осталось никаких. Ничего у вас нет на меня. Хоть следствием грози, хоть сами вы банда. Ничего не найдёте. Только награды мои за верную службу.

– А куда же ты всё это заныкал тогда, папа? – усмехнулась бабуля. – Неужто бедным помогал?

– Да чего с ним толковать, – вдруг поднялся с места Иван и навис перед Маркеловым. – Какой, к чертям собачьим, суд ещё, понимаешь? Я его просто сейчас вот этими руками придушу, сатану этого, и всё он нам скажет распрекрасно про все наши дела. Правда, дедуль? – он глянул на Григория Емельяновича и словно в замедленном темпе сделал недостающие полшага к нему, как бы оттягивая время расплаты.

И уставился на его лысину с высоты двуногого Эльбруса. Со стороны это напоминало сцену прихода патронажного брата к немощному подопечному, потому что при всей своей невостребованной мощи Иван походил на подобного брата гораздо больше, чем на бандитского представителя от любого сообщества. Он протянул с верхотуры руку и несильно толкнул старика в плечо:

– К тебе обращаются, отец, слышь? Отвечать надо, когда женщина интересуется вопросом.