Дивертисмент

И все же мы нашли тот дом – подальше, там, где трамвай забирается куда-то вверх, словно желая побыстрее расстаться с не самым симпатичным на свете районом, усеянным мелкими, ничем не примечательными строениями. Мы шли вниз по Текендаме по направлению к Гутенбергу, возвращаясь после очередного – вновь приведшего к неудаче – хитрого маневра Марты. И вдруг мы увидели его – точно напротив насыпи, один к одному с тем, на картине, и даже небо – далеко не случайно, – нависшее над ним, было освещено точно так же, что не могло не усилить общего впечатления, и без того вогнавшего нас в ступор. С трудом веря своим глазам и ощущениям, я все никак не мог свыкнуться с элементарной мыслью о том, что неделя мучительных поисков все-таки не пропала даром, как, быть может, мне в глубине души и хотелось бы. Марта же, стоявшая рядом со мной, сложив руки, словно в молитве, была само воплощение чуда.

– Что ж, все, как ты предсказала, – признал я.

– Все, да не все: видишь, он сдается, – сказала Марта, кивая на выставленное в окне объявление.

iv

На проспекте Сан-Мартин мы сели на трамвай, идущий в Чакариту, где нырнули в метро, чтобы побыстрее добраться до центра. Так как, для того, чтобы разговаривать в этом транспортном средстве, нужно обладать недюжинными голосовыми связками, а главное, ярко выраженной склонностью к каннибализму, – весь путь мы проделали молча, вплоть до самого дома. Только здесь, уже войдя в дом, мы впервые посмотрели друг другу в глаза, и Марта вдруг бросилась мне в объятия, повиснув у меня на шее со страстностью, которую я предпочел бы обнаружить в Су сане. Ее била дрожь, и мне пришлось налить ей джина и даже отнести ее на диван. Но Марта не могла себе позволить успокоиться до тех пор, пока не было выяснено кое-что еще. Вскочив с дивана, она попросила дать ей чек из последней кондитерской, на котором я записал телефон с объявления о сдаче дома в аренду.

– И что ты собираешься спрашивать? – поинтересовался я и вышел на кухню за банкой пива, которое умеет весьма успешно освежить мне душу.

– Не знаю, все, что требуется в таких случаях…

Марта нервно дергала диск, ошибалась, снова начинала набирать номер, с недовольно-нетерпеливым выражением лица.

В тот момент я и не понимал, какую ошибку совершаю, позволив Марте звонить самой. Наверное, выяснить все должен был сначала я. Когда я вернулся с кухни (где задержался, чтобы дать прислуге указание – готовить на двоих), Марта тихо лежала на диване, так знакомо свернувшись калачиком. В открытое окно еще были видны разлетавшиеся во все стороны клочки разорванного чека.

– Ну, что тебе сказали? – спросил я, смирный, как овечка.

– Сто восемьдесят в месяц, со всеми обычными формальностями.

– Ну да, но я не об этом… Ты не спросила, кто владелец дома?

– Владелец – Нарцисс, – прошептала Марта и разревелась, глядя мне прямо в глаза.

IV

i

Лекция профессора Иванишевича, прочитанная за завтраком, для истории литературы, разумеется, куда важнее обеих «Аргентинских песен», написанных мною в метро на линии «А». Тем не менее я полагаю уместным вставить их в текст именно здесь.

I

Время дыра в которой
путаются гитары
неженки под ногами
женщины без лица
без грудей без ресниц
с каменным междуножъем
пчачут среди дорог

Кружится ветер в котором

нет ни листьев ни птиц
морды подняв собаки
в жадной и тщетной надежде
нюхают голый воздух
только ничем он не пахнет
воздух без куропаток
без времен без друзей
некая жизнь без отчизны
и молчанье удара
что не способен пасть

II

Берега река омывает
в неизменной смене приливов,
город, будто бы пес ленивый,
безразлично ее созерцает.

Ни любви, ни надежд, ни сраженья,

что вели бы пловцы с волнами,
миллионных окон глазами
смотрит нареку город в томленье.

Время – кум, что все время с нами,

никаких ни в чем изменений.