Дивьи люди (СИ)

Ещё больше эмоций у подвыпивших слушателей вызвала сказка Пушкина «О рыбаке и золотой рыбке». Ну не мог же я оставить их настолько невеждами, чтоб о Пушкине не знали. Рассказал, как помнил с детства и подивился их кровожадности, ненависти к жене главного героя. Даже попытался замолвить словечко, списывая её глупость на преклонный возраст. Они, как дети, быстро переключились с проклятий на более приятные темы,

- Нужно Михею нашу рыбалку показать, - предложил отец Есении. Звали его Фадеем Панычем. Многие заговорили одобрительно, и он продолжил:

- А ещё лучше его на торжище в Царев Град взять, пусть на чудеса разные подивится.

- Помню как бесовских коней, первый раз увидел, так и замер! - Поделился впечатлениями мужик, имени которого я так же не помнил, - Так они к себе глаз манят!

- А Потанин не удержался и купил, – перебил его рыжеволосый с проседью весельчак и даже прыснул со смеху, предавшись воспоминаниям.

- Да ты, что? Так старик опростоволосился? – переспросил третий.

- Правду говорю. Все деньги он на коня спустил. Не сдержался. Бес точно знал, сколько с дурня старого запросить.

- А оставить покупку смог?

- Нет, конечно! Только за рекой первые дома показались, конь взбрыкнул, да так бережно седока сбросил! Ведь тот, аккурат, в воду старым задом угодил, как говорит, иначе костей бы не собрали.

- Этих бестий только с заговором можно в стойло заманить, а так поведёшься на их стать и силу, бесы все деньги, до копеечки, выманят.

- Самое страшное, как Потанин рассказывал, его дома ожидало. Деньги он, конечно, бесу отдал и с пустыми руками с торжища вернулся. Вот его баба Матрёна и давай пилить: «Ты по, что такой простак? Как можно было все деньги бесам отдать?» День, он терпел, второй, и на третий не легче, даже ещё хуже. Он за стол садиться, а наглая баба ему вместо обеда: «Как деньги профукал - так и покушай!»

Ну, дед не выдержал, схватил пустой котелок со стола и запустил в жену. Та увернулась, с молодецкой удалью из дома бежать. Потанин ещё больше обозлился, а резвости догнать нет. Во дворе вилы схватил, кричит:

- «Заколю оторва!» - и за ней. Она в сарай и он туда, она по сходням на сеновал и он с вилами туда же. Ну, всё! Чувствует старуха, что смерть близка, у деда глаза навыкат от злости, а бежать больше некуда. И, что вы думаете, как только она поняла, что попалась, шлёп на сено, ноги рогаткой, подол задрала и кричит себе под юбку, благим матом: «Бу-у-у-ка! Бу-у-ука! Жри деда!» - и на полном серьёзе кажет на деда пальцем.

Потанин говорит, что до «Буки» ему уже сто лет дела не было, так, что тут он и вовсе растерялся! Только подумал, как старухин голый срам его есть принимается, так и со смеху чуть не надорвался.

Тут мы все, представив ситуацию, повалились хохотать.

- Ой, не могу, - кряхтели мужики, - Бука! Это ж надо выдумать!

- Жить захочешь - не такое выдумаешь!

- Со мной, тоже, казус с торжищем вышел, - вспомнил кто-то за столом и начал рассказывать: - Собрался ехать пораньше. Мёда у меня в тот год много было. Жена меня ни свет не заря разбудила и сказала, что мёд в крынки разлит. Я быстро их в телегу перенёс, подивился, что меньше получилось, чем рассчитывал и в Царь Град отправился. Место занял выгодное и кричу: «Мёд с весенних цветов! Самый нежный вкус!» Народ подошел: «Давай мёд на пробу!». Открываю первую крынку, а там кислое молоко, вторую то же самое! Думал, черти разыгрывают. Покупатели надо мной покатываются, а я так нелепо выглядел, что и не припомню, чтоб так ещё когда было.

- Как молоко-то в крынках оказалось?

- А я, толком не проснувшись, не те крынки взял, а баба за мной не усмотрела. Тоже, осерчал на неё, думал - побью.

- Так, без денег, с кислым молоком и вернулся?

- Не совсем. Одна бойкая бабёнка, у меня, три крынки простокваши за медяк взяла, сказала, творог собиралась купить, да забыла. А пока я домой собирался, моя Зинка с кумовьями мёд подвезла. Хорошая торговля состоялась, не смотря на неладное начало. Нужных вещей тогда, много купил, и простокваша до дому не испортилась — жена её забрала и сыр сварила.

Грубоватые истории о деревенской жизни не заканчивались до рассвета. Некоторые были настолько неправдоподобными, что мне вспомнились ночные страшилки в пионерском лагере, причем в роли вечно во всём виноватых вожатых выступали жены рассказчиков.

К утру я узнал, что пьяный в дымину, тощий мужик, спящий сидя во главе большого стола, был тот самый староста Волошин.

Наша компания заметно поредела. Выпивохи расходились по домам отсыпаться, пообещав друг другу встретиться «как жара спадёт».

Мы с Фадеем Панычем, предоставив заботы о «начальстве» двум молодцам, побрели в сторону дома.

- А Волошин всегда так крепко напивается? – я оглянулся, чтобы увидеть, как староста сдался, перестал отпихивать поддерживающие руки и повис на плечах товарищей, вполне удобный для транспортировки.

- Нет, за ним такое, только, последний год водится. Не может по-другому горе обуздать. Худой стал как жердь, людей дичится. Он старшего сына год назад схоронил, теперь видимо черёд меньшего пришел.