Дивная книга истин

Жаль, мне хотелось синюю.

Может, она будет следующей, сказал он.

Но больше ракет не последовало. Фейерверщики наконец-то угомонились и оставили в покое лондонское небо.

Эта война всех нас подкосила, сказала Мисси. Мы все стали другими, верно?

Он хотел сказать ей, насколько другим он стал, хотел дать ей почувствовать эту перемену, хотел услышать от нее слова утешения – мол, ничего страшного, по нынешним временам такое случается сплошь и рядом.

Но вместо этого он закурил и передал ей сигарету. Она сделала затяжку – и ее первая за очень долгое время слеза капнула на руку Фредди.

Не смотри на меня, сказала она, отворачиваясь. Пожалуйста, не смотри на меня.

Фредди послушно отвернулся и стал смотреть вдаль, на высокую трубу пивоварни, на ряды крыш, на зашторенные окна спален (с людьми в теплых постелях), на звезды вверху и на все более тревожащие, вопиющие бреши в городском ландшафте. Когда-то он считал этот город своим, но сейчас даже не мог припомнить, что находилось на месте того или иного пустыря и уже безвозвратно исчезло.

Примерно так же, как с моей собственной жизнью, подумал он.

Они спустились в тишину ее комнаты, показавшуюся непривычной, поскольку в ушах еще звенели отзвуки фейерверка. Мисси включила обогреватель, и они сели друг против друга в оранжевом свете от раскаленных спиралей. Тепло возвратило румянец их застывшим лицам. Они были наедине. Их тела были наедине. Фредди поднялся, увлек ее к постели и начал целовать. Она успела дотянуться до выключателя. Уже в темноте он снял брюки, и она стала ощупывать его тело так, словно была слепой.

12

Звон воскресных колоколов разнесся в ясном утреннем небе. Мисси резко пробудилась. В голове пульсировала боль, изо рта несло перегаром, мужское тело прижималось к ней слишком тесно. Она убрала его руку со своей груди и его ногу со своего бедра. После бурной ночи ей был нужен лишь простор в собственной постели – разве это желание было чрезмерным? Она подняла взгляд к потолку и осторожно подула на тонкую серую вязь паутины в углу над изголовьем.

Выбравшись из постели, она доковыляла до раковины. Открыла кран, набрала воды в горсть и сполоснула лицо. Посмотрелась в зеркало и подумала, что выглядит просто жутко – утренний свет особенно безжалостен. Наспех заколола волосы и обмотала голову платком. Вытянула из пачки сигарету, чиркнула спичкой и сделала две затяжки: одну в печали, другую на радость. Немного полегчало. Головная боль начала стихать. Она отдернула шторы и прищурилась от пронзительного голубовато-стального света.

Наполнив водой раковину, она уперлась ступней в ее узкий фаянсовый край и помыла себя с мылом между ног, а затем ниже вдоль бедер. Обтерлась фланелькой, сушившейся на вешалке рядом с домашним платьем.

Доброе утро, милый, прошептала она, снимая полотенце с клетки Бадди.

Просунула в клетку черствый кусок медовой булочки. Птица смотрела на хозяйку, не слетая с насеста.

В чем дело? – спросила Мисси. Я что-то упустила?

Она загасила сигарету в пепельнице среди дюжины других окурков и прислонилась к оконному стеклу, чтобы оглядеть восточный небосклон. Ее нагота заполнила оконный проем – поступок был неосознанным и как бы подразумевал: «Вот она я, какая есть, но это совсем не то, что вам нужно». Она смотрела на уличную суету внизу. Люди старались сделать свою жизнь лучше. И она, подобно многим другим, не переставала задаваться вопросом: зачем все это было нужно? Триумф двухлетней давности не сказался на толщине кошельков и благополучии семей. Люди оставались бедными, а город продолжал ветшать. Она подняла оконную раму, и в комнату ворвался холодный воздух. Птичья клетка закачалась под его напором. Мисси зябко повела плечами, а затем перегнулась через подоконник и как можно дальше высунулась из окна, широко раскинув руки. Двое юнцов с хохотом и криками показывали на нее пальцами, но Мисси их не слышала. Ветерок шевелил ее волосы и развеивал мускусный запах подмышек. Она закрыла глаза и представила себя воспаряющей над всем этим, улетающей прочь от всего этого.

Наконец она слезла с подоконника и начала интенсивно растирать свои руки и ноги, пока тепло не разлилось по сине-зеленым прожилкам вен. Потом открыла дверцу клетки.

Улетай, Бадди, прошептала она. Лети прочь и будь счастлив.

Птица замерла в растерянности.

Ну, давай же.

Мисси подула на встопорщенные перья.

Улетай.