И еще она подумала, что Вивьен Ли в платье из бархатных зеленых портьер чем-то похожа на Робин Гуда. В фильме тоже шла война, и там люди тоже перешивали всякое старье во что-нибудь полезное.
Но более всего ее потрясли эти оранжевые и красные губы на экране. В последующие годы Дивния часто их вспоминала, воображая, как бы сама она смотрелась с таким же цветом губ.
Она покинула кинозал последней из всех зрителей. Трижды к ней подходили служащие с просьбой удалиться, а она все смотрела на пустой экран как завороженная. Поднялась она только после того, как завыли сирены воздушной тревоги и лицо молодой билетерши исказила гримаса страха.
После многоцветья фильма мрачная затемненная улица обернулась для нее настоящим шоком. Надрывно выли сирены, люди спешили укрыться в бомбоубежищах, но Дивния не последовала их примеру. Вместо этого она направилась в гавань, игнорируя крики часовых и рев бомбардировщиков над головой. И позднее, когда взрывы в порту остались позади и ботик плыл к своей тихой бухте, она все думала о тех оранжевых губах, и о тех красных губах, и еще о том, что, будь у нее самой такие губы, ей в жизни больше повезло бы на поцелуи.
Она появилась в дверях лодочного сарая и развернула афишу фильма.
«Унесенные ветром»? – произнес Дрейк, поднимая голову от умывального тазика.
Я знала, что где-то она есть. Мне ее подарил один американец. И я подумала, что ты мог бы повесить ее на стену рядом со столом.
Спасибо, сказал Дрейк.
Он вытер руки и взял афишу.
Думаю, она украсит и оживит обстановку, сказала Дивния. Такие картинки должны нравиться молодым людям.
Ты права, согласился Дрейк.
Он вынес тазик наружу и выплеснул мыльную воду на куст шиповника.
Интересно, как бы я смотрелась, будь у меня такие же яркие губы, сказала она.
Что?
Как у нее, пояснила Дивния, указывая на афишу.
Как у Вивьен Ли? – уточнил он.
Это имя актрисы?
Да, насколько я помню.
Стало быть, как у нее.
А какой оттенок ты предпочла бы?
Красный. Или оранжевый.
Пожалуй, лучше красный.
Да, наверное.
Ты смотрелась бы сногсшибательно, сказал Дрейк.
Он не заметил улыбку, на мгновение озарившую ее лицо, и направился к камину, где сохли постиранные носки.
Я смотрю, у тебя тут письмо, сказала Дивния, следуя за ним.
Дрейк передал ей конверт, взяв его с каминной полки.
Это не для меня, Дивния. Я должен доставить его по адресу, только и всего. Человеку, чье имя здесь написано.
Почему?
Просто я пообещал кое-кому это сделать, сказал он, надевая носки.
Она стала рассматривать письмо, поднеся его близко к глазам. Вслух прочла имя адресата: «Доктор Арнольд». И в тот же миг воспоминание, хлесткое и резкое, как удар хлыстом, вынудило ее опереться на стол, чтобы сохранить равновесие. А уже в следующий момент это чувство узнавания исчезло, словно кто-то вырвал из книги несколько страниц, оставив только их корешки – как намек на что-то здесь некогда бывшее.
Все в порядке? – спросил Дрейк.
Да, сказала она тихо. Да, в порядке.
Тебе надо прилечь, сказал он и повел ее к кровати. Выглядишь усталой.
Ожидание утомляет, сказала она.
Это верно.
Когда ты собираешься?
Что?
Письмо, пояснила она. Когда ты собираешься доставить его по адресу?
Уж точно не сегодня, Дивния. Сегодня я никуда не собираюсь. И завтра тоже. И вряд ли послезавтра.
Хорошо, сказала она, кивнув. Это хорошо.
Слабый румянец вновь появился на ее щеках. Она не хотела, чтобы он куда-нибудь уходил. Она все больше к нему привязывалась.
23
Вся вторая половина дня была в его полном распоряжении. Дивния отправилась на ботике в «деревню другого святого», по ее выражению, чтобы доставить лекарственные растения и сироп шиповника тем, кто до сих пор отказывался иметь дело с дипломированными врачами.
Туча уплывала, давая простор ясному голубому небу; крики гусей и чаек разносились над речной долиной. Море отступило от берега, но время прилива уже близилось. Спрессовавшийся, на удивление плотный песок под ногами был испещрен темными нитями водорослей, спиральными выбросами пескожилов, а также раковинами моллюсков – мидий, сердцевидок, береговых улиток, – регулярно входивших в их вечернее меню. Неподалеку от церкви на обнажившееся дно села стая черных ворон, которые начали ворошить гниющие водоросли и выковыривать из норок пескожилов.
Оставшись наедине с собой, Дрейк мысленно вернулся к ночи своего первого появления в этих местах. Воспоминания все еще были нечеткими, концентрируясь вокруг странного знака, который возник перед ним из зеленой изгороди и приказал: