Дивное поле

— Да это ж Библия! — вскричал доцент тонким, сорвавшимся от волнения голосом. — Издана в прошлом веке. Иллюстрации Доре... Вы посмотрите, посмотрите!

— Да, — сказал Иван Иванович, трогая пальцем серебряный крест, приклеенный к толстой кожаной обложке. — Богатая книга.

— Вы знаете, какая это редкость? — горячился Игорь Павлович. — За эту книгу Лукичу в любом букинистичем магазине... — Он вдруг запнулся. Зевнул, отодвинул от себя книгу. — А впрочем, не такая уж редкость. До революции выпускалась массовым тиражом. Чтобы в каждой семье, как говорится, был опиум для народа... А ты Лукич, верующий?

— Какое там! — усмехнулся тот.

— А что ж богов завел? — кивнул доцент на иконы в углу.

— От покойной матери остались. Пускай висят — не мешают.

— Значит, совсем неверующий? Ни тютельки?

— Ни тютельки, — вздохнул Лукич.

— Ни при каких обстоятельствах?

— Да как сказать? На войне, не совру, иной раз страшно было. Или теперь испугаешься чего. Вот, к примеру, гроза давешная. Осудите меня иль нет — чуть было не перекрестился.

— Гром не грянет, мужик не перекрестится, — засмеялся Володя.

— Это не вера, — сказал Игорь Павлович убежденно. — Это суеверие.

— Оно, конечно, так, — согласился Лукич. — Против данных науки никуда не попрешь.

— Зачем тогда книгу такую хранишь?— гул свою линию доцент.

— Не выкидывать же. Она мне опять же от матери досталась, а ей дед, помирая, отказал. Память то есть.

— Ясно! — Игорь Навлович, помусолив носовой платок‚ старательно протер крест. — Ты ее кому-нибудь показывал? Скажем, директору совхоза?

— У нас колхоз, председатель у нас. Как-то заходил, случайно увидел.

— И что?

— Ноль внимания. Ничего не сказал.

— Ага, ничего не сказал. А подумать — подумал: зачем‚ мол, человеку Библия, может, верующий?

— Не пойму, куда вы клоните. — Лукич снова засуетился, полез в карман за спичками. — Намекаете, что лишняя она мне?

— Ну, знаете, — уперся в доцента тяжелым взглядом полковник. — Это, знаете... И, задохнувшись, схватился за сердце.

— Иваныч, — сказал Лукич. — Ты-то что страдаешь? Нужна тебе книга? На, бери. Дарю.

— Ну, дошло-таки! — Игорь Павлович шумно вздохнул и помахал на себя платком. — Продашь?

Свинарь в тоскливом ожидании посмотрел на Ивана Ивановича. Тот, не поднимая взгляда, катал на столе хлебные шарики.

— Говори цену, — торопил доцент.

— Память же, — колебался Лукич, жалко улыбаясь Володе.

— Хорошо. — Игорь Павлович встал. — Если память — не надо.

И Лукич сдался.

— Ну, ладно, чего уж там, — пробормотал он. — Все одно к одному... Только ежели б не гроза... Да уж чего там! Пятерку — и дело с концом.

В чем ином, а в скупости Игоря Павловича обвинить нельзя было. Достал бумажник, шмякнул на ладонь Лукича две красненьких — знай, мол, наших. Свинарь тут же, накинув пальтишко, не мешкая, поспешил за дверь. А Игорь Павлович спрятал Библию в рюкзак, крепко затянул шнурок на его горловине и довольно потер ладони.

Он был большой знаток и любитель старинных книг.

Ночью ему приснилось, что столь счастливо приобретенная им Библия превратилась в красивую дородную женщину в черном платке и с тугими красными щеками. Он гулял с нею по городу и почтительно называл Библией Ивановной.

Володя с треском проваливался на экзаменах и тихонько постанывал во сне.

Опохмелившемуся Лукичу причудился хряк Гавриил, прошлым летом покусавший его. Этой ночью хряк был миролюбив и ласков. Жестким щетинистым боком он терся о ноги свинаря и блаженно всхрюкивал.

Ивану Ивановичу, как всегда, снилась война. Его, тяжело раненного, тащил на шинели по заснеженному полю незнакомый, наверное из соседнего полка, солдат. Вдруг солдат дернулся и затих, между лопатками у него парком взошла кровь: разрывная пуля разворотила ему шею ниже затылка.

Полковник проснулся от того, что ощутил на лице слезы, и долго потом не мог уснуть снова.

Утром приехал и разыскал их институтский шофер Васек. Гроза застала его где-то в середине пути, он ночевал в машине, а на рассвете был вызволен из сугробного плена бульдозером, высланным дорожниками для расчистки снежных заносов.

И, как говорится, наступил миг прощания. Лукич, конфузливо покряхтывая, вынес на крыльцо рюкзаки и обошел компанию, пожимая отъезжавшим руки и бормоча что-то. Володя разобрал всего три слова: «гроза», «не обессудьте» и «бывает». Легонько встряхивая руку доцента, свинарь отчаянно попросил его о чем-то глазами, на что Игорь Павлович ответил взглядом, скользнувшим сторону, но достаточно непреклонным.

Погрузились. Поехали. Володя обернулся к заднему оконцу: Лукич, без пальто, растрепанный и одутловатый, стоял на крыльце и махал им вслед.

— Странный мужик, — сказал Игорь Павлович, снимая с запотевшей головы пыжиковую шапку и аккуратно устраивая ее на коленях. — Представляете, просил вернуть ему книгу. Как будто вчера я силой взял ее у него. Или хитрым обманом…

Иван Иванович промолчал, хотя именно к нему, вернее, к его затылку обращался доцент. Полковник сидел рядом с Васьком и не видел зятя, но ощущал его всем своим стареющим, зябнувшим телом — словно в нетопленной комнате ступал босыми ногами по худому полу, из щелей которого дуло.