Диво

Но когда он остановился позади Сивоока и глянул на его работу, он просто ужаснулся. Снизу был виден Пантократор в огромном медальоне, снизу архангелы (два уже готовы, третий еще не завершен) поражали своей тяжестью (о боге нечего и говорить: он и вовсе был какой-то тяжеленный, словно бы выложенный из большущих каменных квадратов, а не из легеньких сверкающих кубиков), снизу были краски, они сливались воедино, хотя и не так, как у Мищилы, а тут князь не видел ничего, кроме серого раствора, наложенного толстым слоем на стену, и беспорядочно натыканных в этот раствор неодинаковых стекляшек и камешков, гранями своими повернутых в разные стороны, как попало, в диком хаосе; самое же страшное заключалось в том, что Сивоок при появлении князя работы своей не прекратил, а продолжал и дальше втыкать свои камешки, молча протягивая к подручным то одну руку, то другую, работал молча, быстро, лихорадочно и сосредоточенно, словно бог во время сотворения мира.

- Ты что же это вытворяешь? - гневно спросил князь, запыхавшийся от изнурительного карабкания в это поднебесье и возмущенный непочтительностью Сивоока, а еще больше непохожестью его работы на то, что показывал ему внизу Мищило.

- Что зришь, княже, - буркнул мастер.

- Ничего не вижу.

- Непривычен глаз имеешь, княже.

- А ты не учи меня! - топнул ногой Ярослав.

- Окромя того, на эту мусию смотреть надо лишь снизу, - успокаивающе промолвил Сивоок, - вельми велика она, чтобы обнять ее оком вблизи.

- Почто кладешь не так, как Мищило?

- За солнцем иду. Хоть где будет солнце, найдет себе отражение, и мусия будет весь день светиться одинаково глубоко. А у Мищилы - сверкает один лишь раз на день. Да и что это за блеск? Без тепла, без глубины, что лед холодный. А еще - будет класть твой Мищило свою мусию десять лет и не закончит. Люди рождаются разно: одни для работы мелкой, другие - для великой...

Сивоок говорил, не поворачиваясь к князю, продолжая укладывать смальту, делал это умело, быстро, как-то даже вроде бы весело.

- Считаешь, что так и нужно? - мягче спросил Ярослав.

- Вот это, что делаю? А как иначе? Никто не взялся за большие мозаики. Мало таких людей на земле. Меня когда-то отчаяние загнало в эту высоту, теперь слезать не хочется. А слезу - так тоже для дел великих.

- Чванишься или шутишь?

- И то и другое. Думаю, как скорее закончить церковь.

- Угадал мою мысль, Сивоок.

- Но с Мищилой, княже, не закончишь до скончания века.

- Недостроенный храм не хочу оставлять сыновьям и потомкам, - сказал Ярослав, видно, встав уже на сторону Сивоока в его дивно хаотичном и непостижимом, но уверенно решительном творении. - Не хочу!

- Я тоже, - весело сказал Сивоок.

- Ты еще молод.

- Но и не имею ничего. Ни сына, ни жены, ни крыши над головою.

Князь промолчал. Неустроенность людская его мало занимала. И не о себе пекся - о державе. Всегда и прежде всего.

- Сыновья у тебя хорошие, княже, - снова заговорил Сивоок. - Про дочерей не говорю, негоже мне молвить про княжьих дочерей, а сыновья вельми хороши. Есть у меня мысль. Хочу помочь Мищиле в его работе.

- Своей же имеешь эвона сколько! - удивился князь жадности этого человека к хлопотам.

- Закончу свое в пору. Мищило же будет мешкать там невесть как долго. А чтобы поскорее - можно объединить с его мусией фресковые образы твоих сыновей и дочерей с княгиней. Вот и взялся бы я и сделал бы вельми быстро и охотно.

- Прилично ли будет? Князь - в мусии, а семья его - в простой росписи.

- Роспись тоже можно сделать так, что не уступит мусии. На все есть способ. Когда-то жена карийского царя Мавзола Артемизия поставила ему после смерти надгробный памятник, и стены были украшены фресками такими гладенькими, что казались прозрачными и блестели, как стекло. И у эллинов и римлян были такие мастера. В заправу добавляли порошок мраморированный, поверхность накладки разглаживали горячим железом, а писали яичной краской, которая в обычной фреске не употребима. После окончания живописи ее покрывали пунийским воском и водили около самой поверхности раскаленным железом, не прикасаясь. Натирали сукном - и вот блеск, как у отполированного мрамора или даже смальты.

- У меня державных дел хватает, - сказал князь, - чтобы забивать себе голову твоим пунийским воском и еще чем-то. Ты мастер - тебе и знать надлежит.

- А сам вмешиваешься в то, как мне укладывать смальту, - напомнил Сивоок.

- Ибо непривычно кладешь.

- Только тогда и есть искусство, когда непривычно. Власти это не по вкусу. Власти мило упрочившееся, она жаждет, дабы все на свете было одинаковым, ибо только тогда может уповать на свою незыблемость. А краса лишь в неодинаковости. Возьми такое, княже: каждое растение имеет свой цветок, не похожий на других. А ежели бы все цветы да стали одинаковыми?

- Глаголешь много, - попытался свести разговор к шутке Ярослав.