«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья

Как сказано выше, жили они на Горушках, на горке, с крупным спуском к реке. Всё их житие являлось ярким примером того, как на глазах одного поколения, в короткий срок может разориться крестьянская семья. При доме была большая усадьба, заполненная срубами сараев, амбаров, конюшен. Все они уже покрыты были балками для кровли, стропилами, и всё это было брошено, мокло под дождём, чернело, начинало гнить и понемногу сносилось в топку. Только мальчишкам было раздолье играть в прятки, лазить по заплотам, стенам и стропилам. Что случилось? Какая стихия поставила эту стройку на консервацию? Что «подсекло» хозяина? Одни, два неурожая, потеря главного работника и всё пошло под гору. Раздел ещё ускорил обнищание. Раньше при избе была «клеть» – чистая изба, горница. Она ушла в раздел, а вместо неё осталась плохо заделанная жердями и соломой стенка сеней – на западе. Изба сильно накренилась в сторону фасада – на восток так, что когда зайдёшь в неё, то по покатому полу приходится идти под уклон. Ворота с покатой крышей на них ещё больше наклонились к востоку и вот-вот грозят рухнуть на земь. У северной стенки дома взамен всех срубов приделан к нему пригон из жердей в два ряда и набитой между ними соломой, а сверху намётана копна сена. Солома в некоторых местах выедена и образовались дыры – окна, через которые видны жалкие лошади, уныло стоящие, с соломой в гривах, чёлках и хвостах, зимой вдобавок со снедом на спине. В таком же виде и корова. Около пригона валяется хворост, навоз, лесины, предназначенные к рубке на дрова. Через год срубов уже нет, остаются одна лошадь и одна корова, одна телега и одни дровни. Зима.… В избе вторых рам нет. Если большая стужа, закрыты ставни. Ночью все на полатях[43] и на печке. Всё выстывает. Утром кому-либо поручение – затопить железную печку. При ней лежит хворост. Кто-то соскакивает, ёжится от холода, переступает с ноги на ногу, через колено ломает хворост, суёт в печку, зажигает и она скоро становится красной. В избе тепло, с окон течёт вода. Семья вылезает из-под тулупов, шуб, пожитков…. Начинается день.

Кто в семье? Глава семьи, главный «рожок» – Вениамин Егорович Южаков. Сокращённо его звали – Вен Егорович. Трудно определить, как звучало, с какой интонацией произносилось это название. Звучало ли в нём уважение, как обычно это бывает, или ирония, как тоже иногда бывает, или, наконец, ни то, ни другое, а привычная, ничего не значащая форма обращения: всех так принято называть, значит и его так надо звать. Последнее будет самым верным. Наружный вид его был, что говорить, неказистый, не презентабельный. Низкого роста, тщедушный, прихрамывающий, с бородкой похожей на вехотку и растрёпанными волосами, которые знали только один гребень – свою «пятерню», он имел [вид] человека с обидным названием «сморчок». А что самое главное – она сам напрашивался на это название: был горлан и дерзок по отношению к другим. В семье его излюбленным стилем были окрики, ругань. Соседи так и говорили: «ну, загорланил опять Вен Егорович». На сходках его именно голосок слышался сильнее других. «Откуда у него такая глотка?» – спрашивали его слушатели на сходках. Раз он проявлял такую активность, то его часто и выбирали на общественную работу: то «коморником», то назёмным старостой, а звали при этом г…ным старостой. В этом по существу и был выражен взгляд общества на его личность, его реноме. Едва ли кому-либо приходилось видеть его за сохой, с косой на лугу или с серпом. Он для сева кооперировался с одним однолошадником: однолошадник с однолошадником, а «робил» кто-либо из его ребят. Также если нужно было привезти дров или хворосту, то это делали ребята. Над женой он прямо издевался: сам ничего не зарабатывал, а если она куда-либо шла подзаработать, то «корил» её, высмеивал и презрительно называл Параней. Бывало даже так, что она уйдёт куда-либо на работу, он заявится снимать её с работы и требует, чтобы она шла домой: вот то ему надо, другое надо, подай. Парасковья была работящая женщина. Под горой у реки был у неё лучший огород. Если на столе появится сахар, если у кого-либо появится к празднику обновка, то это результат её труда. И вот такое отношение к ней. В противоположность мужу она была женщина видная, статная, сильная, а вот поди-ты – командовал над ней этот сморчок, а она терпела. Была она как-то нравственно придавлена. Замуж её, вероятно, «выдали», а когда она ещё услышала: «А жена да боиться своего мужа» – личность её была окончательно придавлена. На все его окрики она только и отзывалась вопросом: «Чё тибе ишо от меня надо» и принималась за работу.