Длань Господня

Волков смотрел на всех на них и думал о том, что хорошие у него люди. Рене уже родственник, на него можно надеяться. Брюнхвальд строгий и всегда готов на просьбу любую откликнуться. Он словно ждёт случая, чтобы Волкову помочь. Бертье весёлый и храбрый, Максимилиан ответственный и всегда готов к походу, Увалень сильный и, скорее всего, будет очень преданным. Роха, кажется, здесь, в Эшбахте, пить меньше стал, как стал ротмистром, так трезвый ходит и много занимается своими стрелками. Порох и пули изводил бочками. Брат Семион хитроумный, ума палата, жаль, что не всегда он в этой палате проживает. Честный и тоже умный брат Ипполит, вечно при книгах и при бумагах, если не лечит кого-то. И новые господа: кавалер Клаузевиц, юные господа Фейлинги — все они, кажется, приехали к нему воевать. И думал Волков с сожалением, что повоевать им удастся. Последние за столом были Ёган и Сыч. Ну, без них он никуда. Сыч — глаза его, уши и палач, как без такого. Другой бы господин и близко не пустил Фрица Ламме за стол, но Волков был не таков. У кавалера ума было больше, чем спеси и гордыни. Хоть и противен Сыч бывает, хоть и грязен порой или пьян, но польза от него большая. А раз так, то и за одним столом с господами сидеть достоин. Ёган… Брат Ипполит говорит, что Ёган очень стареется в учении грамоты. Когда только успевает? Целыми днями по хозяйству хлопочет. Без него кавалер не знал бы, что с имением делать. Он, впрочем, и сейчас не знает. Пропади Ёган, так зарастёт всё бурьяном опять. И архитектор тут же был, с Ёганом сидел рядом. Имени его Волков не помнил, но пусть тоже сидит, полезный человек.

Долго не сидели, не будь тут женщин, так все пили бы без остановки и допьяна, орали бы тосты и песни, и Бертье, не добежав до нужника, опять мочился бы с крыльца, но тут была и госпожа Эшбахт, и госпожа Рене, и госпожа Брюнхвальд, и госпожа Ланге, так что веселья из поминок не вышло, разошлись все трезвые и благочинные. Даже такие пьяницы, как Роха, Сыч и брат Семион, трезвы были.

Глава 16

На рассвете обоз из четырёх телег поехал в Мален, была при нём госпожа Ланге, ехала она как старшая, деньги на покупки кавалер доверил ей. С нею монах брат Ипполит, для ведения счёта и записи. Часть мебели пришлось бы на заказ делать, всё надо записать, чтобы не забыть, у кого и что купили. Охраной поехал с ними Александр Гроссшвюлле, был он своею миссией горд. А с ним поехал ещё и брат Семион. Ехал он к епископу хлопотать о святости убиенного отшельника.

Волков вышел поглядеть, как они уезжают, и увидал свою жену там же. Госпожа Эшбахт шепталась с госпожой Ланге, лицо её было серьёзно. Бригитт слушала тоже с лицом серьёзным, и кавалер от них взгляда не отрывал. А потом Бригитт увидала, что Волков на них смотрит и, кажется, сказала о том Элеоноре Августе. Жена взглянула на него нехорошо и, видно, разговор свой прекратила, стала госпожу Ланге целовать в щёки и перекрещивать на дорогу.

Когда они уехали, а Элеонора Августа пошла в дом и проходила мимо него, Волков спросил её:

— И что же вы пожелали госпоже Ланге в дорогу?

— Ах, то всё мелочи, сказала ей, что мне в городе купить, — ответила жена, даже не остановившись рядом с ним.

Она пошла в дом, там всё ещё шли хлопоты переезда. А он так и смотрел ей в след, больную шею разминая. Будь она чуть поумнее, увидев его взгляд тяжёлый, задумалась бы, графская дочь. Но Элеонора Августа была не большого ума, спесь родовая весь её ум затмевала, и шла она в дом свой, не заметив тяжёлого взгляда мужа. Заметила бы — так насторожилась бы.

Так бы и стоял он, поедаемый своею злостью, не приди к нему Игнасио Роха, по прозвищу Скарафаджо.

Приехал трезвый совсем, хоть вчера и пили, чистый, ну, насколько он мог быть таковым. Слез с коня, поздоровался.

— Поговорить с тобой хочу, Фолькоф, — всё в той же фамильярной манере начал он, допрыгав до Волкова на своей деревяшке.

— Ну, говори. — Сказал Волков, разглядывая его.

— Разговор серьёзный будет, — заверил его Скарафаджо.

— Вижу-вижу, — кавалер ухмыльнулся, — ты, кажется, тряпки свои почистил, даже бородищу свою грязную расчесал для разговора.

— Ты заметил, да? — Роха оскалился.

— Заметил, заметил. Ну, говори, что пришёл просить.

— Да, пришёл просить тебя… — Роха замолчал.

— Ну?

— Я, вроде, у тебя как ротмистром служу.

— Вроде как…

— А у других ротмистров вроде как земелька есть, какая-никакая. У Рене есть, у Бертье есть, а у Брюнхвальда такой выпас хороший, коровы, сыроварня. Опять же этому кавалеру новому ты клок земли дал, может, и я свой клочок заслужи? А?

— Землицу, значит, хочешь? — Продолжал ухмыляться кавалер.

— А чего? Хочу! Не хуже других я, я тебе мушкеты сделал, я с тобой в Фёренбурге был, а там очень несладко было. Вспоминаю мертвяков чумных, что ходили по городу, так мороз по коже. Было же такое?

— Было, было, — кивал Волков. — Значит землицу тебе надобно? А зачем она тебе, ты с последнего набега на ярмарку кучу серебра получил, пить, вроде, стал меньше, живёшь либо у солдатского котла, либо у меня столуешься, чего тебе ещё нужно?