Длань Господня

Первый, кажется, раз за день он заметил, что рядом нет здоровяка Александра Гроссшвюлле, когда уже садился на коня.

— А где Увалень? — Спросил он у Максимилиана.

— Так он ранен, — отвечал тот. — Сначала, вроде, крепился, крепился, а потом как кирасу снял, а у него вся стёганка кровью пропиталась. Ипполит дыры в нём зашивал, велел в телеге ехать.

— А ну, поехали, посмотрим, что с ним. — Сказал Волков и подумал, что и сам не прочь поехать обратно в телеге.

Но ему этого делать было нельзя. Нет, он должен ехать впереди своего оруженосца, под своим знаменем. Он же теперь Длань Господня. С лёгкой руки болтливого монаха.

Увальню в телеге нравилось, других раненых в ней не было, лёжа на соломе, всяк приятнее ехать, чем сидя в седле. Там же рядом был его доспех и оружие. Только вот на сей раз этот щекастый и краснолицый парень был бледен, хотя и улыбался. Голова его была перевязана, но больше всего тряпок ушло на его плечо.

— Это кто же вас? — Спросил Волков, разглядывая его бледность.

— Так тот же, что и вас ударил, он, он, скотина, — сообщил Увалень со слабой улыбкой. — Он как вас первый раз ударил, как вы на колени присели, он ещё раз вас ударить замахнулся, а вы же мне сказали всех бить, что на вас замахиваются, я его алебардой и ткнул. Вот он на меня и обозлился, вас бросил. Алебарду мою левой рукой схватил, да так крепко схватил, что я и выдернуть её не мог, так схватил, а сам меня бьёт и бьёт своею колючкой, — с этими словами парень полез в солому и достал из неё моргенштерн, показал его Волкову и Максимилиану, — вот этой вот. Слава Богу, что вы ему ногу изрубили, я уж думал, он меня ею забьёт насмерть.

Волков не очень хорошо помнил всё это, он тогда задыхался, кажется, и мало видел в перекошенном шлеме и сбившимся под ним подшлемником.

— А как вы ему всю ногу изрубили, так он кинулся бежать, — продолжал Увалень, — а куда он на разрубленной ноге-то убежит.

Я его догнал и убил.

— Твой первый убитый, — сказал Волков.

— Да, — ответил Увалень не без гордости.

Он, вроде, даже этим кичился, красовался перед Максимилианом.

Максимилиан молчал, хмурил брови и слушал.

Он всегда и во всём превосходил Увальня, был старшим и по знаниям, и опыту, хотя по возрасту был младше его. И тут на тебе: Увалень убил в бою горца. И, чтобы ещё потешить самолюбие здоровяка, Волков сказал:

— Гордись, ты убил очень сильного врага. Очень сильного.

Увалень буквально расцвёл в своей соломе и с вызовом глянул на Максимилиана, мол, слыхал.

Максимилиан даже отвернулся.

К вечеру того же дня он оставил солдат, что ещё тащились по оврагам и кустам, на попечение офицеров, а сам к сумеркам был уже дома.

И не только желание побыстрее лечь в нормальную постель двигало им, у него к вечеру начала болеть шея. Чёртов горец со своим моргенштерном, будь он проклят. Ещё и нога напомнила о себе, куда же без неё. В общем, когда доехали, Максимилиану и брату Ипполиту пришлось помогать ему слезать с коня.

Полный дом женщин ждал его. Сестра, госпожа Ланге, племянницы и даже служанка Мария — все ему были рады. Госпожа Ланге так и вовсе прослезилась вместе с сестрой. А племянницы прыгали и лезли к нему, даже старшая. А вот жена едва сказал:

— Вернулись, господин мой? — Сказала, лицо скривила, словно он в нужник на двор ходил. И больше ничего, взяла вышивку свою и стала дальше рукодельничать.

Да и чёрт бы с ней, но как ни странно, Волкову, почему-то хотелось, чтобы она узнала о его победе, посочувствовала его страданиям от ран и тягот. Но этой женщине, что была его женой перед людьми и Богом, было всё равно.

— Мария, вели мне воду греть, — сказал кавалер и, тяжко хромая после долгой дороги, пошёл наверх, — одежду приготовь.

— Господин, — ужин ещё тёплый.

— Сначала мыться.

После мытья и мазей монаха ему чуть полегчало. Сел он есть, племянницы стали его расспрашивать про злых горцев, про то, как он рану получил. Все его слушали, даже дворовые пришли и толпились в проходе, желая хоть краем уха услышать, как дело было. Но Волков больше шутил, смешил племянниц, пока не припомнил, что ему какой-то святой помог горцев победить.

Как про святого он заговорил, так сестра его Тереза вспомнила:

— Брат мой, так к нам тоже святой приходил сегодня поутру.

— Ах, да! — Тоже вспоминала госпожа Ланге. — Конечно, был у нас утром святой человек, отшельник местный, вас спрашивал. Но мы сказали ему, что вы на войну пошли, так он за вас молился.

— А что он сказал, зачем приходил?

— Говорил, что дело ваше знает. — Вспоминала сестра. — Про само дело ничего не сказал.

— Да, так и сказал, — добавила Бригитт. — Говорил, что дело ваше знает, говорил, что Бога молил и тот послал ему откровение.

Это была хорошая новость. Да, хорошая. Если бы ему удалось после своей победы над горцами ещё и зверя изловить, то герцогу пришлось подумать, прежде чем проявлять свою немилость к нему.

— Не сказал, куда ушёл или когда придёт опять? — Спросил Волков после некоторого раздумья.

— Ничего не говорил. — Сказала сестра.

— Ничего, — подтвердила госпожа Ланге.