Длань Господня

Волков понял из их слов, что они сторожили дорогу на холмах, как и велел кавалер, и поутру встретили купчишку, что вёз в Эшбахт соль и всякое другое, а этот купчишка сказал им, что следом за ним из Малена по южной дороге пошли добрые люди при доспехе и железе. При них обоз и два господина верхом, было их три сотни.

— Три сотни их? — Перепросил Волков.

— Купчишка так сказал, — говорил Гренер.

— Он их утром видел?

— На рассвете, — сказал Увалень.

— Вот проворный этот чёрт Фильшнер, уже бежит, дьявол, — ругался Волков, забыв про присутствие женщин. — Максимилиан, доспех, господа, идите к офицерам, скажите, что бы строили людей, через полчаса выходим.

Он встал.

— Господин, а колбаса жареная? — Удивлялась Мария, стоя со сковородой, в которой шипела на масле кровяная колбаса. — А ванна как же?

— После, всё после, — отвечал ей Волков, вылезая из-за стола, — Увалень, бегите к господам кавалеристам, скажите, что бы немедля коней поили и седлали. Гренер, вы мне коня оседлайте, я поеду на вороном, седло возьмите лучшее, то, что серебром подбито.

— Да, кавалера, — сказал Гренер.

И всё сразу ожило в его доме и селе.

— Что там опять у господина? Отчего беготня по всей деревне? Верховые скачут, солдаты с пиками уходят на дорогу. Чего случилось? — Крикнул проезжавший по улице мимо господского дома мужик. Он даже остановил у ворот телегу и кричал суетящимся у телег дворовым людям.

— А то что же, как обычно, — весело отвечал один из дворовых мужиков, — у господина занятие завсегда одно и то же.

— И что же? — Не отставал от дворовых мужик.

— Так война, что же ещё? — Смеялись дворовые.

— Война? Опять? — Уважительно говорил мужик.

— А у господ других занятий и нету, война да охота, всё. Да ты не бойся, мужик, тебя-то это не коснётся.

— И слава Богу, — сказал мужик и поехал по своим делам.

Графство Мален не было ни большим и ни маленьким, ни бедным и ни богатым. Стояло оно особняком, на южном краю земли Ребенрее, торговые пути шли мимо него, хотя и проходили совсем рядом. В общем, давало оно кое-какой доход графу, да и герцогу перепадало серебра. А когда было нужно, графство могло собрать ополчение из земель местных сеньоров. Бог весть сколько хороших рыцарей и хороших кавалеристов было тут, впрочем, рыцари были здесь не хуже, чем у многих других. И неплохую пехоту могло собрать графство со своих городов, крепкую, ведь в Малене было много оружейных мастерских. И всё оружие здесь было своё.

Казалось, что в таком графстве граф легко соберёт тридцать всадников по первому сбору, когда герцог его попросит. Да вот только не был граф дома. Оказывается, за день до прибытия капитана отъехал он с молодой женой на богомолье куда-то, а когда приедет не сказал. Молодой граф и рад бы помочь был капитану, да как же он сеньоров позовёт на войну, когда отец его ещё жив, так и отца прогневить можно не на шутку. Да и кто из сеньоров откликнулся бы на зов молодого графа, когда никто ему присяги не приносил. Вот и уехал капитан из поместья Мелендорф ни с чем и в дурном расположении духа. А ещё оно ухудшилось, когда власти города Малена, вместо трёх сотен людей, что он просил дали ему сто тридцать человек. Сто тридцать вместо трёх сотен с арбалетчиками и аркебузирами. Да ещё когда увидел он этих солдат, так обозлился даже. Те солдаты были молодые и в плохом доспехе и железе. Сброд, что даже стоя не знает. Пустое место, а не солдаты. Сержанты с ними, и те были пьяны. Обозлился гауптман, пошёл к начальнику городской стражи ругаться. А тот плечами пожимает, город денег не выдал, солдаты по кабакам сидят да разбойников по округе ловят. Если капитан подождёт недельку-другую, так к концу октября народишко, может быть, и соберётся.

— Недельку-другую?! — Орал капитан в возмущении. — Вот как вы герцогу служите, мошенники!

— Знаете что, капитан, а не пойти ли вам… к казначею, — еле сдерживался начальник стражи. — Или к секретарю городского совета, спросить у них, почему не дают денег на солдат вам.

Про это Фильшнер и слушать не хотел. Как ненавистны ему, солдату, были эти председатели всякие да эти хитрые крысы из городских советов, из магистратов и канцелярий дурацких. Они его злили до бешенства прижимистостью своей и жадностью, знанием законов глупых и изворотливостью, лицемерием и хитростью. Злили они его даже больше, чем дезертиры или трусы. Поэтому ни к какому председателю он не пошёл, а пошёл к своим людям, собрал сержантов, достал всё серебро, что у него было, и сказал:

— Вот вам деньги. Соберите всех, кого сможете, надобно человек сто, пусть любой сброд будет, сулите полталера за три дня каждому, даже если у него из доспеха будут одни штаны драные, а из оружия палка. — Конечно, он так говорил для красного словца, но все его понимали правильно: брать можно любых солдат. — Больше нам не потребуется. Я выйду на утро, встану в пяти часах пути на юг, а вы как соберёте кого, так догоняйте, но выходите не позже полудня.

Сержанты всё понимали, брали деньги, расходились по городу, собирать по кабакам людей — нелёгкое дело.