Длань Господня

Волков спешился, подошел к епископу, встал перед ним на колено и, сняв берет, склонил голову. Старый епископ, отец Теодор, благословил его святым знамением, а потом поднял с колена, стал целовать троекратно и говорил при этом:

– Не знаю, выпадали ли мне дни радостнее, чем этот. Может, и случалось такое, да их я не помню уже. Пойдемте, пойдемте, сын мой, буду читать мессу я в честь вас, все лучшие люди города уже собрались, ждут.

Они так и вошли в храм рука об руку. Шли медленно и торжественно по проходу меж лавок. Волкову и епископу все кланялись. В храме черни не было, даже в последних рядах стояли люди достойные, с женами и детьми пришли. Епископ и Волков всем отвечали. А уж те, кто находился в первых рядах, у амвона, так то всё городские нобили. Были в соборе и те, что Волкову денег занимали, были и те, кто приезжал к нему заем обратно требовать. Всем, всем кавалер улыбался и кланялся. Ему отвели место прямо между бургомистром и имперским штатгальтером. За ними сразу сидел первый городской судья и казначей городской палаты консулов, а также другие важные люди, а во втором ряду разместился барон фон Фезенклевер. Рядом с ним другие земельные сеньоры, которых Волков видел на смотре и турнире у графа. Кавалер махал баронам и сеньорам рукой как старым знакомцам. Улыбался остальным.

Епископ был стар и мудр. Мессу затягивать не стал, ни к чему это было, говорил ярко и кратко – о тех, кто утратил веру, сошел с пути истинного, стал яриться и упрямиться в неверии своем. Епископ говорил о том, что тех, кто упорствует в ереси своей, настигнет кара Господня.

– Остерегайтесь в слепоте своей дерзостью своею гневить Господа нашего всемогущего, ибо всегда на дерзкого найдется кара. Всегда дотянется до всякого еретика длань Господня. И в то утро на реке Марте дланью Господа стал сей рыцарь Божий, – епископ указал на Волкова, – что сейчас сидит среди нас! Имя его Иероним Фолькоф фон Эшбахт. Он и есть Длань Господа, так пусть он и будет ею впредь. Аминь!

– Аминь! Аминь! Аминь! – неслось по рядам, люди вставали на колени, истово крестились.

Волков слышал похвалы не в первый раз, но сейчас все было иначе, гораздо проникновеннее. Слова епископа трогали суровое сердце кавалера. Он подумал, что нужно было сюда жену свою взять. Может, стала бы она уважать его больше после того, что о нем говорили. Не боли у него шея, так и вовсе ощущал бы счастье. Еще бы, епископ при всей знати графства звал его Дланью Господней. Было от чего возгордиться. Конечно, Волков не знал, чем все закончится, может, его убьют горцы, а может, герцог отправит в тюрьму, но ради таких минут стоило идти к реке, стоило драться в тумане на рассвете. Стоило рисковать жизнью.

Он был вместе со всеми знатными людьми графства Мален, стоял в первом ряду и молился с ними вместе. Только вот не болела бы шея, и все вообще стало бы прекрасно.

Когда епископ закончил и подошло время причащаться, первым к причастию был позван Волков. И никто не думал оспаривать этого, ни один из городских нобилей не посмел стать первый к вину и хлебу. Все признали его первенство, во всяком случае, в этот день.

– Не уезжайте сразу, – сказал епископ тихо, давая кавалеру «кровь и плоть» Господню. – Я велел приготовить обед, на него соберутся все достойные люди графства. Разве что графа самого не будет. Офицеры пусть с вами придут, и для людей всех ваших тоже накроют столы.

Это было бы прекрасно, да вот все та же шея не давала ему покоя.

– Да, я буду, – отвечал кавалер. – Если недуг не заставит меня искать уединения.

– Неужто так силен ваш недуг? – участливо спрашивал епископ.

– Рана совсем мелкая, а докучает словно большая, – отвечал Волков, разглаживая ноющую шею.

– Страдайте, страдайте, сын мой, в страдании сила ваша, как жар рождает хороший меч, так страдание рождает сильного человека, – сказал мудрый поп.

Волков взглянул на него нехорошо и едва не спросил, не хочет ли старик прийти и пострадать вместе с ним хоть немного, когда горцы опять переплывут реку, но промолчал, ума хватило, только вздохнул.

Пир был ранний и не такой богатый, как давали власти Хоккенхайма после сожжения ведьм. Но тоже проходил в городской ратуше и тоже был многолюдный. Волкова посадили между епископом и бургомистром. Все славили победителя горцев, поднимали за его здоровье кубки, негромко играла музыка, важные господа интересовались подробностями речного дела, внимательно слушали рассказ, хоть и был он немногословен. Все спрашивали про рану, желали выздоровления. Ближайшие госпожи, жены и дочери лучших людей Малена, дважды спрашивали, отчего кавалер без жены, может, беременна она. И когда узнавали, что нет, то желали ей скорейшего бремени, а ему здорового наследника. Он благодарил женщин вполне искренне: они желали ему как раз того, чего и он сам себе желал всем сердцем.

А тут после второй перемены блюд какая-то суета прошла в дверях ратуши, даже музыка прервалась на несколько секунд. Стало в огромном зале вдруг тихо, и полетели слова негромкие:

– Графиня.

– Там графиня?