Длань Господня

— Знать бы, — мечтательно ответил ему кавалер. — Поеду по берегу посмотрю. Вы же будьте готовы, если найду, сразу пришлю за вами.

— Брюнхвальда и фон Финка ждать не будем? — Спросил Роха.

— Да как же их ждать, если горцы уже начали высадку? — Ответил Волков. — Будем ждать, так они все тут вылезут, попробуй потом сбросить их в реку. Нет. Ударим сразу, ударим тем, что есть. Готовьтесь, господа. Чтобы к рассвету были готовы.

На этом совет и закончился. Максимилиан и Увалень на удивление быстро облачили его в доспех, только шлем надевать не стал. Он за делом этим съел хлеба с кровяной колбасой и луком, что монах ему принёс, но не всё, только то, что смог. А вот молока с мёдом выпил столько, сколько положено пить перед трудным днём.

Все люди его выезда уже были в сёдлах, он и сам сел. Усевшись в седло, он сказал:

— Я первый не поеду, господа, коли враг высадился, так поставил уже секреты. Мне сейчас в засаду попадать нельзя, перед сражением погибать и раны получать — недосуг. Даже если ранен буду я, сражение уже проиграно. Господа Гренер и Фейлинг старший, поедете впереди вы, прошу вас смотреть во все глаза, особенно пока не рассветёт. Едем на восток, вдоль берега, ищите баржи и лодки у нашей земли.

Молодые люди волновались. Враг рядом. Но не так рядом, как им думалось. Думали они, война — это лихие рубки и пиры.

Нет, совсем не так выглядит война, война — это большая суета. Пока до рубки дойдёт, так ноги стешешь свои, ну, или коню ноги собьёшь. Война начинается в суете, в беготне, в поисках, в волнениях. И состоит она сплошь из отставших обозов, из нерадивых офицеров, из вечно недовольных солдат. А ещё состоит она из плохих дорог и хитрых врагов, норовящих ударить неожиданно. Вот это и есть война. Большая, большая суета. И суета эта будет длиться и длиться, не закончится до самого того момента, когда противники встанут друг перед другом, лицом к лицу.

Но до этого врага нужно найти.

Хлопотно? Да. Но ничего, хотели войны — вот она. Вот и первое дело. Первое дело на войне — выведать, где находится враг. С важностью этого дела ничто не сравнится. Так что вперёд, господа!

Поехали по темноте неспеша. От воды холод шёл, но холодно никому поначалу не было. Когда за каждым кустом хитрый затаившийся враг мерещится, не до холода. Отъехали от Рыбачьей деревни — никого. Луны почти и не видно. Как назло ещё и туман ледяной от реки пополз.

Совсем плохо стало видно. Поехали ещё медленнее, тёмные места у зарослей объезжая. Нет, тишина на реке гробовая, ни ночных птиц не слыхать, ни всплеска. Нет никого, никто не может так тихо высаживаться. Едут они дальше, камыш едва слышно от ветра шуршит. Ночь. Нет никого.

Так и ехали, пока светать не начало. Так неспешно и осторожно ехали, что у Волкова даже ноги стали в сапогах мёрзнуть. И от его жара следа не осталось, он вскоре весь зябнуть стал.

На рассвете доехали до самого Линхаймского леса. Того самого, из-за которого вся распря с кантоном и началась. Не было тут врага. Нигде. И ни лодка, ни баржа вверх по течению мимо них не проплыла. Вниз по течению проплыла одна на рассвете, тяжко гружёная досками, и всё.

Дальше ехать смысла не было. Остановились, кавалер думал и оглядывался, но толку не было. Берег девственно чист и пуст. Ни следов, ни шорохов. А люди смотрели на него и ждали решения.

Ничего он не понимал, уже думал, что солдат, может, что-то перепутал. Что та баржа, которая отбыла из Мелликона ночью, была торговая. Может, купчишки в ночь решили отплыть, солдат всполошил всех зря.

— Ладно, — наконец произнёс он, — едем в лагерь, господа.

Молодые господа с тихой радостью приняли его приказ, всем хотелось слезть с коней, за ночь-то наездились уже. И ещё поесть чего-нибудь теплого и выпить, за ночь-то намёрзлись. В общем, обратно ехали и веселее, и быстрее.

А как доехали, так всё и разрешилось. Всё стало понятно.

Отец Карла Гренера, Иоахим Гренер, по-отцовски быстро поцеловал сына в висок и потрепал по шее.

— Ну, как ты, не позоришь отца?

— Нет, батюшка. Стараюсь во всём быть, как вы велели. — Отвечал молодой человек.

Иоахим кивнул и повернулся к Волкову:

— Кавалер, я два часа как жду вас, ваши офицеры сказали, что вы всю ночь горцев искали на своём берегу, в то время как они вылезли на моей земле.

Вот этого как раз Волков совсем не ожидал. Он даже растерялся на мгновение:

— На вашей?

— На моей, да, на моей, — продолжал сосед. — Я ещё спал, как прибежал один мой мужик, Ганс Кноле, — Гренер обратился к сыну, — ты же его помнишь, Карл, это тот Кноле, что живёт у реки.

Молодой Гренер кивал, он помнил мужика. Гренер старший продолжал:

— Прибежал — кричит: «Господин, кто-то рубит ваш лес. Я в темноте не видел, кто, но всё слышал. Рубят сволочи». А лесу-то у меня кот наплакал, меньше, чем у вас, господин Эшбахт, я, конечно же, на коня, сыновей с собой взял. Еду к реке, тороплюсь по рассвету, а как доехал, так увидал…

Он сдал паузу, а Волков молчал и ждал, пока он продолжит.

— А там всё в лодках. Весь мой берег в лодках, палатки уже поставлены. И лес мой, собаки, рубят на рогатки и частокол.