Длань Одиночества (СИ)

— Там я работаю. Я единственная местная сущность, которая может выбираться наружу.

— О. Ясно. Так ты один из сопротивления?

— Да. Я тебя тоже помню. Ты плохой. Я так всем и скажу.

Аркас поглядел на присутствующих, словно ища у них поддержки.

— Эй, ты уже начал переговоры в своем стиле, — среагировал на это Шок. — Так что продолжай.

«Я тебе это припомню» — взглядом пообещал ему Никас.

— Мы хотим увидеть Просвещенного, — решил вмешаться роман. — Обещаю, его мы бить не будем. Ты ведь меня знаешь. И Шока знаешь. Просто проводи нас вниз.

— Ну… Мы так не договаривались, Шок. Ты сказал, вам нужна помощь. Те, кто пришли за помощью так не поступают.

— Я, кроме того, сказал, что мы тоже можем вам помочь, — заговорил художник. — У нас тут, ек твою сущность, человек. Самый настоящий. Да вы должны были от радости всем гуртом повылезти. Не каждый день к вам заглядывает создатель! Если продолжишь мямлить и ломаться, он тебя вообще кокнет. Ты мне верь, я знаю что говорю. Он раскатал меня по моей же студии, стоило только за живое задеть. Так что завали-ка ты хлебало и веди нас к остальной мразоте.

— Угрозами ты ничего не добьешься, — с некой пародией на бесстрашие, отвечала Графомания. — Какая мне разница, здесь меня замучают или внизу, когда я приведу за собой скандалистов.

Аркас понял, что нужно действовать решительно и, даже, безрассудно.

— Ну, все не так сумрачно, — он приобнял образ за плечи. — Если хочешь, по пути мы можем послушать что-нибудь из твоих лучших работ…

— Правда?

— Правда?!

— Что?!

Графомания недоверчиво погремела гравием. Но справиться с искушением не смогла.

Это был не лифт даже — подъемник. Древний, сваренный из тяжелых металлически деталей. Он заметно покачивался на чугунных цепях, с квадратными звеньями.

Графомания, уже простившая Никасу все обиды, встала рядом с щитком управления, на котором было всего две кнопки: «Да» и «Нет». Никас заметил множество поручней, кое-как приваренных к полу подъемника. На потолке темнели хорошо различимые вмятины.

Это настораживало.

— Что именно вы хотите услышать, мастер Аркас? — почти с любовью осведомилась Графомания. — Недавно поступил потрясающий роман от восходящей звезды крупной прозы. Называется: «Волшебная школа оборотней. Начало искупления». Вам понравится.

— Высранные кишки, — промолвил Шок.

— Пролог, — торжественно начал образ.

Аркас с лязгом закрыл внешние двери. Потом сдвинул внутренние.

— Как быстро эта штука движется вниз?

— Гораздо быстрее, чем поднимается, — почти одновременно сказали Шок и Роман.

— «Это был приятный, светлый, июльский день. Лейла проснулась от телефонного звонка. Ее восхитительные каштановые волосы расползлись по подушке…

— Так в чем же проблема? — спросил Никас. — Шок, обхвати Элен покрепче. Роман, ко мне. Трепет… Ну, придумай что-нибудь.

— Спасибочки, мастер!

Когда все заняли свои места, Аркас поглядел на Графоманию. Образ излучал. Он вошел в транс непрерывного пустословия.

— «…не понимаешь, Лейла, ты избранная. Ты волшебный оборотень-колдун. Твоя мать была волком. А отец — волшебным колдуном».

— Быстрее! — вскричал Трепет и вцепился клыками в поручень.

— Я стараюсь, — Никас торопливо стаскивал с ноги ботинок.

— Только не промахнись! Кнопка «нет»!

— «Они полюбили друг друга. И разделили ложе в ночь золотой супер-луны. О, Лейла, ты так похожа на мать. Такая же независимая и сильная, с серой шерстью подмышками…».

Лязг!

Глава 9

На спине Стража Ограниченности росла густая жесткая щетина. Столь враждебная и непроходимая, сколь разум обывателя враждебен и непроходим. Она состояла из миллиона гибких иголок, на которых трепыхались изорванные сущности, напоминающие воздушных змеев. Большей частью это были слабые представления о свободе, которые неосторожно попадались в лапы самодовольного и злого хранителя, упивающегося своей простотой.

Страж был взбешен. Он мирно спал, не видя снов, охраняя Путь на границе первого мира. Но его потревожил зуд! Страшная почесуха подняла прима-образ на ноги. Его лобастая морда сморщилась от напряжения, а короткие, неуклюжие лапы, расчесывали бока.

Образ взревел от злости, а логово затряслось, раскалываясь на части. В трещины полезли мелкие образы, вредные паразиты, тревожащие видения нового!

Свет познания!

— Фыр, фыр, фыр! — заворчал страж, давя их лапами.

Он свернулся клубком, не давая новому впиться в его нежное брюхо.

Щетина возле уха зашевелилась, но зверь уже не решался скрестись. Проклятая свобода окружила его всеми красками бытия. Разноцветные крылья ласково гладили поджатые лапы, но страж фыркал и крепился внутри своей колючей обороны.

Никола выглянул из щетины, раздвинув ее руками.

— Кажется, мы спасены, — сказал он с облегчением. — Готов поклясться, я уже видел это ухо раньше. Мы начинали ходить кругами.

Ухо было грязное и маленькое. Страж прижал его, чтобы не слышать шепот понимания. Образы свободы пытались отогнуть прижатый к голове треугольник, но, пока, безуспешно.