Для детей

Предисловие, открывающее рассказ, знакомит читателя с семейством Младо-Сморчковских и с педагогом Сапиентовым. В наброске "группового портрета" Сморчковских гротескно-комически изображены «основы» семьестроительства в среде дворянско-служебной элиты. В таких семьях дети с пеленок подготавливались к высокой административной карьере своих отцов. Домашними учителями, помимо иностранцев, туда часто приглашались воспитанники духовных учебных заведений (предполагалось, что они менее заражены «вольномыслием», чем студенты университетов). Таков и Сапиентов — специалист по воспитанию "государственных младенцев". Само имя педагога указывает на его происхождение "из прискорбных", то есть из духовного звания: оно образовано от латинского sapientia (ум, мудрость) по типу фамилий, сочинявшихся в бурсах и семинариях для их питомцев. Стиль замечаний Сапиентова пародирует слог педагогов семинарской выучки, памятный Салтыкову по Московскому дворянскому институту, где было немало учителей духовного происхождения.

В характеристике "маленького Вани": "терпеть не мог никакой мелодии, кроме мелодии барабана; наконец, ел и пил всякую дрянь", и в описании его делового дня — "пробуждение в шесть часов утра", "усиленная маршировка", "подверганье самого себя наказаниям" и др. — присутствуют черты, которыми Салтыков характеризовал в журнальном тексте "Истории одного города" градоначальника Перехват-Залихватского ("Отечественные записки", 1869, № 1, стр. 286) и которые год спустя в развернутом виде будут переданы характеристике Угрюм-Бурчеева (там же, 1870, № 9, стр. 99). Химерический строитель "города Непреклонска" также "вставал с зарею" и "тотчас же бил в барабан", "ел лошадиное мясо", наконец, "по три часа в сутки маршировал на дворе градоначальнического дома, один, без товарищей, произнося самому себе командные возгласы и сам себя подвергая дисциплинарным взысканиям и даже шпицрутенам…". Эти гротескно-сатирические зарисовки «подвижников» воинского духа вызывали в сознании читателей-современников, с одной стороны, фигуры суровых князей-воинов Древней Руси, как их изображала летопись и на ее основе "История Государства Российского" Карамзина, входившая в те годы в адаптациях в школьные программы и потому хорошо известная, а с другой стороны — эксцентрическую фигуру Суворова. Рассказы мемуаристов и повествования историков-беллетристов об аскетически-бивуачном образе жизни, о подвигах физической и духовной самодисциплины великого полководца и о его чудачествах печатались тогда во многих изданиях. (Имя Суворова несколько раз названо в "Испорченных детях": "История Государства Российского" Карамзина цитируется анонимно.)

В той же части "Испорченных детей", в описании Младо-Сморчковского-первого, встречаем слова: "Есть скорость, но нет стремительности; есть строгость, но нет непреклонности". Нечто очень близкое уже было использовано Салтыковым в начальных главах "Истории одного города", а именно в программной речи Брудастого (Органчика): "Натиск, — сказал он, — и притом быстрота. Снисходительность и притом — строгость. И притом благоразумная твердость" ("Отечественные записки", 1869, № 1, стр. 287 и сл.). Краткость и энергия этих начальнических сентенций также, по-видимому, связана пародийно с суворовской лаконично-афористической манерой говорить и писать. Однако сатирическая цель здесь не Суворов. Почти механические речи градоначальника-автомата, доведенные в своем пределе до двух выкриков "не потерплю!" и "разорю!", — фразеологическая прелюдия к той истории «ошеломлений» глуповцев начальством, к которой сведена вся жизнь в "злосчастной муниципии".

Фабула первого сочинения на тему "Добрый служака" — фантастические похождения атамана разбойников Туманова, подготавливающие его будущую государственно-административную деятельность. Смысл каждого из его административных действий и их совокупность резюмируется словами: "вообще обуздал обывателя". В салтыковской сатире эти слова служат одной из формул обличения и заклеймения полицейской сути государственного аппарата царизма.