Для фортепиано соло. Новеллы

Зато с потрясающей быстротой распространялась молва. Несколько дней подряд каждый, кого я встречал, бросался ко мне со словами: «Ну что вы скажете о Шалоне? Виданное ли дело? Это же вовсе непростительно!» Через месяц весь Париж, не читая книги, уже знал, что ее и не стоит читать. В витринах книжных магазинов поблекли красивые обложки романа: сначала они из желтых сделались бледно-лимонного цвета, затем стали чернеть. К концу года весь тираж вернулся к издателю. Он безвозвратно потерял затраченные средства, а Шалон между тем уверял, будто его ограбили.

Провал книги немало озлобил его. Отныне он начал делить человечество на две категории людей: «те, кто хорошо отнесся к моей книге», и «те, кто плохо отнесся к ней». Это чрезвычайно осложняло наши связи с обществом. Когда мы устраивали обед, Шалон говорил:

— Нет, этого не зовите! Терпеть его не могу!

— Почему? — удивлялся Фабер. — Он умен и совсем неплохой малый.

— Он неплохой малый? — возмущался Шалон. — Да он ни слова не написал мне о моей книге!

Этот человек, прежде такой скромный и обаятельный, теперь страдал невыносимым тщеславием. Он неизменно носил в кармане хвалебную рецензию, опубликования которой я добился с огромным трудом, и читал ее всем и каждому.

Когда какой-нибудь критик перечислял наиболее талантливых романистов нашего поколения, Шалон негодовал, не обнаружив в этом списке своего имени. «Виду — подлец!» — говорил он. Или: «От Жалу я этого не ждал!..» В конце концов, подобно тем безумцам, которые сначала уверяют, будто их преследуют соседи, а затем начинают считать своими врагами собственную жену и детей, он вдруг решил, что и «Пятерка» недостаточно хорошо отнеслась к его книге, и постепенно отдалился от нас.

Быть может, в какой-нибудь другой, менее искушенной среде он все еще находил то беспричинное и слепое уважение, которое мы так долго выказывали ему. Три раза подряд он не являлся на наши встречи. Бельтара написал ему, но ответа не получил. Тогда было решено, что я отправлюсь к нему как посланец всей «Четверки».

— Ведь в конце-то концов, — говорили мы, — бедняга не виноват, что лишен таланта!

Я застал его дома, он принял меня, но в обращении его сквозила холодность.

— Нет, нет, — отвечал он мне. — Все дело в том, что люди подлы, и вы ничем не лучше других. Пока я был у вас на ролях советчика, восторженного поклонника ваших талантов, вы оставались моими друзьями. Но как только я вздумал сам заняться творчеством, как только ты, да, именно ты, почувствовал во мне возможного соперника, ты сделал все, чтобы замолчать мою книгу.

— Я? — воскликнул я. — Да если бы ты знал, сколько я предпринял усилий в твоих интересах…

— Знаю… Видел, как это делается: начинают за здравие, а выходит за упокой!..

— Боже мой, Шалон, ты чудовищно несправедлив! Да вспомни тот день, когда ты пришел ко мне сказать, что уезжаешь в Напуль, где сможешь наконец спокойно поработать. Ты колебался, говорил, что не чувствуешь подъема творческих сил, — если бы я не поддержал тебя тогда, ты бы остался. Но я ободрил тебя, похвалил твое решение!..

— Вот именно, — сказал Шалон. — Этого-то я никогда вам не прощу — ни Глэдис Пэкс, ни тебе.

Он поднялся, подошел к двери и распахнул ее, давая понять, что разговор окончен. Уходя, я успел расслышать следующие знаменательные слова:

— Вы загубили мою карьеру.

— Но всего любопытнее, — заметил Бельтара, — что Шалон был совершенно прав.

Спустя десять лет

— А вы знаете, Бертран, кто мне позвонил сегодня утром?

— Ну откуда ж мне это знать?

— Вам могла бы подсказать интуиция… Это одна женщина, которую вы очень любили.

— Разве в мире есть женщина, кроме вас, которую я очень любил?

— Как вы неблагодарны, Бертран!.. А Беатриса?

— Какая Беатриса?

— Какая Беатриса?.. Вы восхитительно играете комедию… Разве вы уже не помните Беатрису де Солж?

— А!.. Эта Беатриса!.. Я думал, она в Китае, в Японии, бог знает где… Разве она не путешествует по миру?

— Путешествует… И вчера вечером приплыла в Гавр.

— И какого черта она позвонила вам ни свет ни заря?

— Чтобы поддержать связь… После долгого отсутствия она хочет повидаться со своими друзьями; это естественно.

— Я не знал, что мы были ее друзьями.

— Бертран!.. Когда я думаю, что чуть не покинула вас из-за этой женщины… Да-да!.. Я говорила себе: «Если он не дорожит мною, если ему нужна другая, зачем тебе цепляться? Детей у нас нет… Наверное, я должна исчезнуть…» Я даже встретилась со своим другом Лансером, чтобы спросить у него, как можно развестись тихо, без огласки… Лансер выслушал исповедь о моих бедах и посоветовал мне набраться терпения… Да и мне самой жертва показалась чрезмерной… И я осталась.

— К счастью.