Мне пришлось некоторое время подождать в приемной, заполненной посетителями и секретарями. Мое сердце учащенно билось. Я пытался сосредоточиться на фреске, изображающей аннамитов, занятых сбором урожая. Наконец секретарь назвал мое имя. Я встал. Передо мной была дверь кабинета министра. Как быть — дать ему высказаться или предвосхитить его упреки чистосердечной исповедью?
Бонниве поднялся мне навстречу и крепко пожал руку. Я был ошарашен его сердечностью. Должно быть, у него хватило ума понять, насколько случайным и неумышленным было нелепое происшествие.
— Прежде всего, — сказал Бонниве, — извините, что я так срочно вызвал вас, но сейчас вы сами поймете, что решение надо принимать немедленно. Дело в следующем… Мы с Нелли в будущем месяце должны совершить длительную поездку по Западной Африке… Я еду с целью инспекции, она — ради туризма и новых впечатлений. Я решил взять с собой не только министерских служащих, но и нескольких журналистов, ибо пора наконец французам познакомиться со своими владениями… Собственно говоря, я не собирался приглашать вас в эту поездку, так как вы не чиновник нашего министерства, не журналист и к тому же у вас свои служебные обязанности. Но вчера вечером Нелли сказала мне, что наше путешествие по времени почти совпадает с вашим отпуском, а ей гораздо приятнее и интереснее проводить досуг с вами и вашей женой, чем с нашими официальными спутниками. Вот она и подумала, не соблазнит ли вас редкая возможность увидеть Западную Африку при таких благоприятных обстоятельствах… Словом, если вы согласны, мы включим вас в список участников поездки… Но ответ мне нужен немедленно, потому что моя канцелярия заканчивает составление маршрута и списков.
Я поблагодарил его и попросил несколько часов отсрочки, чтобы посоветоваться с женой. Вначале я едва не согласился. Но оставшись наедине с собой, я вдруг представил себе всю неловкость и низость этой полулюбовной интрижки, которую придется вести на глазах проницательной Мадлен, да еще будучи гостем Бонниве. Нелли была весьма привлекательна, но я ее строго осуждал. За завтраком я рассказал Мадлен о предложении Бонниве, разумеется, не обмолвившись ни словом о его причинах, и мы вместе стали обдумывать, как бы нам повежливее от него отказаться. Мадлен без труда сочинила какие-то давние обязательства, и мы в Африку не поехали.
Я знаю, что с тех самых пор Нелли Бонниве отзывается обо мне не только с иронией, но даже с некоторой неприязнью. Наш друг Ламбер-Леклерк как-то упомянул обо мне как о возможном кандидате на пост префекта департамента Сены. Она скорчила презрительную гримаску.
— Мофра! — сказала она. — Упаси Бог! Он очень мил, но совершенно лишен инициативы. Он сам не знает, чего хочет.
— Нелли права, — отозвался Бонниве.
И я не получил префектуры.
Завещание
Замок маркизов де Шардейль был приобретен крупным промышленником, которого болезни и возраст вынудили уйти на покой и поселиться в деревне. Вскоре весь Перигор только и говорил о том, с какой роскошью и вкусом восстановлен этот уголок, покинутый прежними владельцами более сотни лет назад. В особенности восхищались парком. Выписанный из Парижа архитектор и планировщик, построив запруду на реке Лу, создал искусственное озеро и превратил Шардейль в новый Версаль.
В Перигоре, бедной сельской провинции, где большинство владельцев поместий по примеру Савиньяков используют свою землю под огороды, очень мало красивых садов. Цветники Шардейля вызвали оживленные толки в Бриве, Перигё и даже в самом Бордо. Однако когда работы, продолжавшиеся целый год, пришли к концу и новые хозяева въехали в свое поместье, гостей, поспешивших нанести им визит, оказалось гораздо меньше, чем можно было ожидать. В Перигоре к чужакам относятся недоверчиво, а ведь никто толком не знал, что за особа эта госпожа Бернен.
На вид ей было никак не больше тридцати пяти лет, а мужу самое малое шестьдесят пять. Она была довольно привлекательна и даже в деревенском уединении меняла туалеты по три раза в день. Это насторожило соседей, и они решили, что она не жена, а любовница Бернена. Правда, госпожа де ла Гишарди, первая дама Перигора, которая, хотя и обосновалась с начала войны в провинции, по-прежнему знала парижский свет как свои пять пальцев, подтвердила, что госпожа Бернен — законная жена Бернена и происходит из скромной, но добропорядочной буржуазной семьи; злым языкам пришлось умолкнуть, ибо в подобном вопросе никто не осмеливался перечить могущественной и осведомленной госпоже де ла Гишарди. Однако кое-кто все же тайком продолжал еретически утверждать, будто госпожа Бернен, даже если она и носит имя Бернена, — всего-навсего бывшая его любовница, на которой он женился в преклонном возрасте.