Для фортепиано соло. Новеллы

— Никакого, патрон… Полиция проявила большую осторожность… Комиссар вызвал трех врачей, чтобы те осмотрели тело… Кстати, на прошлой неделе Бриньяка консультировал Дебри, который предупредил семью об угрозе летального исхода. Сверх того, его сын лично потребовал вскрытия… Все в порядке, более чем в порядке!

— Хорошо… хорошо… Стало быть, кампания наша закончена… Тем хуже… Найдем что-нибудь другое… Вообще-то мы почти исчерпали тему… Не так уж все и плохо.

— А что мы сделаем теперь, патрон? Крупный заголовок на первой странице?

— Конечно… Что есть еще сегодня вечером?

— События в Австрии… Землетрясение в Японии.

— Да. Словом, ничего… Значит, крупный заголовок… Три колонки… «Внезапная смерть Бриньяка»… Без всякого «месье» и имени — только фамилия… Фотография… Внимание! Хорошей не надо, поставь ту, что мы сделали в начале следствия и где он похож на бандита… Так, теперь факты… У тебя хватит материала на три колонки?

— О, разумеется, патрон… Впрочем, всегда можно добавить из биографии… Все-таки Бриньяк два раза был председателем совета, шесть раз министром, да еще эта зловещая история… Материала хватает.

— Конечно… Но ты все же просмотри текст сам… Нам нужен рассказ без комментариев… Помни, что французские читатели очень щепетильны в вопросах этикета смерти… Нападки, которые вчера были бы приняты на ура, сегодня подвергнутся упрекам… «Непристойное поведение!» Уж я-то знаю…

— А если нам поступить наоборот, патрон? «Мы склоняем голову перед этой безвременной могилой… Смерть прекращает любую полемику… Право судить Бриньяка отныне принадлежит Тому, кто…» Разумеется, выразить это можно получше… Без банальностей, но именно в таком тоне.

— Ты с ума сошел, малыш!.. Как? В течение года я веду против этого человека самую яростную из всех кампаний в современной журналистике… Я его победил, уничтожил… Я натравил на него всю Францию… Я сделал так, что его стали освистывать в собственном округе… Перед ним закрылись двери всех приличных домов нашей страны… За полгода этой кампании я удвоил тираж газеты, которую принял на последнем издыхании… И ты хочешь, чтобы я повинился?

— Об этом речь не идет.

— Дай мне договорить… А о чем же еще идет речь? Ты хочешь, чтобы я принес извинения Бриньяку из-за того, что у него лопнула аорта или митральный клапан? Ну, признайся, что ты хватил лишку! Какой вид мы будем иметь после такого отступления? Повторяю тебе мои распоряжения… Одни только факты… так, как их излагают агентства… Пошли, если хочешь, своих молодых ребят: пусть опросят свидетелей… Бертран может сочинить прекрасную статейку из показаний торговки газетами, если та захочет выговориться… Но только никого из дома Бриньяка… Слишком многие будут расписываться в книге соболезнований, а списков я печатать не хочу… Тем более что все наши собратья в этот тяжелый час будут следить за каждым нашим шагом… Знаю я их. Итак, простой рассказ, очень сухим тоном. И это все… Ты понял?

— Да, патрон. То есть…

— Что значит «то есть»?

— Ничего. Я понял.

— Так исполняй!

— Хорошо… Уже бегу… Ничего другого не будет?

— Ах так! Да что с тобой, малыш? Что ты дуешься, что тебя тревожит? Опять эта история? Ты мне сказал не все?

— Я сказал вам все, что знаю… А знаю я немного… Но вы правы, патрон, я… Как бы сказать? Я в каком-то смысле потрясен… Бриньяк умер от сердечного приступа, и нет сомнений, что наша кампания… или последствия нашей кампании… ускорили его конец… Вы так не думаете?

— Это вполне возможно… Но никто и никогда этого не узнает… В любом случае мне на это в высшей степени наплевать.

— Мне тоже было бы наплевать, если б я был уверен в виновности Бриньяка… Вот только я в этом не уверен! О да, не вполне уверен… С первого дня я говорил вам, патрон, что мне не нравится эта история. Когда я вернулся оттуда, после моего первого расследования в самом начале дела, помню, обратил ваше внимание на очень странное поведение местной полиции… и на ее очевидную враждебность к Бриньяку… В первой статье я это отметил… Вы ее не пропустили.

— С чего бы мне ее пропускать? Бриньяк был политическим противником, самым опасным из всех… И не нам было выискивать доводы в его пользу, раз уж представился случай избавиться от него.

— Возможно… Но и не нам было обвинять его, если правосудие, невзирая на все наше давление, отказывалось это сделать… Все-таки, патрон, давайте предположим хоть на секунду, что Бриньяк был абсолютно не виновен, а мы его убили.

— Не бросайся громкими словами о мелких происшествиях… Мы неубивали. Мы не убивали никого… Мы сделали нашу ставку в политической игре. Сам он поступал так всю жизнь.

— Прошу прощения, патрон, я не бросаюсь громкими словами, а говорю правду… Мы его убили… И не только убили… Мы его мучили, преследовали так, что у него не выдержало сердце. Сам не знаю, чья роль в этом деле чернее — его или наша. Наверняка наша чернее намного.