Для метро

Взявшись за руки, мы шли по серой брусчатке узкой мостовой мимо двухэтажных домов, прихотливо оригинальных, старинных, словно войдя в невидимую дверь, вдруг оказались в одной из сказок Андерсена, которые я так любила в детстве. Эти окна, наверняка, помнят, как плавился иней под разогретым в ладошке пятачком. А там!…

У двухметровой стены из отёсанных валунов стояла на кованых ножках скамейка потемневшего дерева, для двоих, слева от неё – тонконогий чугунный фонарь, а справа – каменная чаша питьевого фонтанчика. С высоких деревьев чёрными ветвями подметавших небо, нёсся вороний грай, оттеняя тишину.

– Как здорово!– выдохнула я, присаживаясь.

Ты посмотрел на меня, как художник: пристально, оценивающе:

– Вы так подходите друг другу. Ты и Европа.

Я улыбнулась.

Эту секунду я не забуду никогда. Эта скамейка, этот фонарь и ты запечатлены теперь во мне вечной фотографией.

Ты сидела под фонарём, положив руки на колени, улыбаясь. Я сел рядом, осторожно обнял тебя за плечи.

– Ты заключил с ним договор? – невпопад спросила ты.

Меня немного покоробил подход, я убрал руку:

– Да, он выплатил мне аванс. Но договором это можно назвать с большой натяжкой: одна страница текста. Скорее – уговор.

– Ну, хорошо, ты – писатель. Ты печатаешься? Кроме того, что хочет издать Жан?

– Нет. Я убеждён, что писатель – это тот, кто пишет.

Ты хмыкнула:

– Звучит увесисто. А о чём ты пишешь?

Я рассмеялся:

– Извини, дурацкий вопрос!

– Да ладно, меня интересует сюжет!

– Потом читать не интересно будет.

– Читать я буду форму.

– Да? Ну, тогда слушай, – я откашлялся, чтобы голосом, каким рассказывают сказки, продолжить: – Давным-давно Город был скрыт туманом, который никогда не рассеивался, год за годом всё плотнее укрывая улицы и дома своим сырым пологом. Большинство горожан привыкли к нему, перестали его замечать, и стали его частью. Но несколько человек не смирились с очевидным, и сильно от этого страдали. Их стремления к солнечному свету никто не понимал, потому что все давно забыли, как он выглядит. И вот, услышав легенду, что где-то совсем недалеко есть Пещера, пройдя которую насквозь, обязательно окажешься в месте, где тумана нет, они отправились в путь.

Ты выждала немного:

– Это всё?

– Хочешь, я изложу тебе сюжет «Идиота»?

–Нет, пожалуй,– усмехнулась ты, – а чем кончается твоя повесть?

– А вот это пока секрет.

– Но большая трагическая любовь там присутствует?

– Обязательно!

– Хорошо.

Здесь, под фонарём, время остановилось ещё до нас. Всегда кричали вороны, твоя рука всегда была в моей. Холодно.

– Пойдём?

– Пойдём.

У полного до краёв бетонного стакана рядом с бронзовой колонкой ты долго смотрела на воду. Забыв обо мне, ты шевелила губами, замерла, а потом ударила по чёрной воде ладонью. Мир, отражавшийся на поверхности, пошёл волнами, смешался, исчез и расплескался по камням.

– Ой, – ты словно очнулась. – Ничего?

– Ничего.

Взяв под руку, я повёл тебя прочь от высокой стены-террасы, что царила над всем районом, по извилистой мощёной улочке, круто забиравшей вверх, мимо окон, что ниже наших глаз, к дверце под кованым фонарём.

– Он живёт в этой сказке?

Я кивнул.

– Неплохо устроился твой приятель-работодатель! – ты коснулась массивного кольца, служившего ручкой.

– В общем, да. Но сам он не придаёт этому такого значения, как мы. Есть и есть. Он и в нашем номере чувствовал бы себя отлично.

Я тихонько улыбнулась этому «в нашем номере». Мурашки бегут по телу, когда видишь, как «моё» превращается в «наше».

– Я тоже там себя отлично чувствую, – сказала я. И с удовольствием добавила:

– В нашем номере.

Дверь отворил высокий грузный брюнет с вытянутым добродушным лицом, украшенном огромным носом и печальными глазами сенбернара.

– Бонжур… мадемуазель, – сказал он, склонив голову, так что стала видна наметившаяся лысина.

– А может быть, я – мадам?

Хозяин бросил на тебя быстрый взгляд:

– Как вам будет угодно. Но по вам не скажешь. Впрочем, это всё равно.

–Да, всё равно…. Гуттен так.

– Самое время представить вас друг другу, – вмешался ты. – Лиза, это Жан – буржуй, пьяница и развратник. Жан, это Лиза, самая прекрасная девушка из всех. Кстати, имей в виду, что если ты попробуешь протянуть к ней свои загребущие лапы, то я их запросто отрублю.

– Очень приятно, – Жан поцеловал мою руку, улыбнулся тебе и провёл нас в дом.

– Лиза, вы знаете, что Илья – типичный русский хам? Но чертовски талантлив, за что я прощаю ему его выходки.

– Жан, я типичная русская хамка, так что мы – два сапога пара.

– Вам, Лиза, можно простить вообще всё, что угодно за светлую красоту! Но я пропал – два милейших хама на мою бедную еврейскую голову!

– Не бойся, мы сегодня тихие, – ты упал в кресло. – Довольно любезностей, угости нас лучше своим превосходным кофе из личных запасов, мы замёрзли, пока добрались до тебя, как бродячие магаданские собаки.

– Айн момент! – Жан скрылся в боковой двери.