Для писем и газет

– То он простыни с веревки украл, – распалялся каин. Он даже остановился, чтоб еще раз удивиться человеческой глупости. – Это ж додуматься! То физкабинет ломанул, детей науки лишил… Молчишь! Господи! Все люди как люди, воруют что надо… А это отщепенец какой-то… Теперь вот урну погребальную спер… Корм для рыбок! – вспомнив, передразнил он. – Ты же прах покойного человека высыпал… Подобеда Порфирия Платоновича, – прочел он надпись на урне. – Богохульник.

Как все пожилые люди, дядя Леша был частично верующим. Лом слушал все это, боясь выдохнуть. Кончик носа у него покраснел от такого несчастья.

– Не отличить погребальной урны, – продолжал каин и высморкался. – Чему тебя только в школе учили, скотина… Ты ж у людей самое дорогое увел: прах родного и близкого. Они его, – тут он прочитал подобедовские даты, – они ж его почитай восемьдесят лет берегли. Пыль каждый день вытирали. Так нет, нашелся один – украл… Ты у них барахло укради. Сервиз там, люстру – наживут. Еще активней станут работать, держава тебе спасибо скажет. А где они другой такой прах возьмут? Где, а?

Лом молчал.

– Говорю тебе как родному: завязывай с этим всем. Ты неперспективный.

Лом вытер рейтузами лицо, продолжая молчать. Дядя Леша еще немного побегал, успокоился и сказал:

– В общем, так: люди эти где?

– К-которые?

– Которых брал?

– Уехали до вторника.

– Тогда так: урну на место, прах сгребешь назад, и чтоб все красиво!

– Н-не могу, – засопел Лом. – Я там подмел, а то беспорядок!

– Это мене не касаемо! – взвился дядя Леша. – Чтоб прах был. Настоящий. Принесешь, я проверю. Понятно! А нет, так про тебя, гада, заметку в газету пропечатаю. И заголовок придумаю – не обрадуешься.

– Понял, – угрюмо прогудел Лом, надевая в дверях шапку.

Он шатался по улицам, соображая, как быть. Не отцепится ведь каин чертов. «Агитатор», выругался он. (Дядя Леша числился в жэковском активе и читал по понедельникам про международное положение). «И чего я ее взял, – думал Лом.– Тяжелая ж!» Тут он обнаружил в руке синие рейтузы, выбросил и обругал ни в чем не повинных хозяев: сволочи. Покойника дома держат. А деньги прячут. Крохоборы. Бегай теперь из-за них, расстраивайся».

Лом присел на скамейку и стал думать. Но вместо мыслей была одна злость. Под ногами, чему-то радуясь, топтались голуби. Лом раздраженно замахнулся на птиц кепкой. Голуби и улетели. Но легче не стало. Он встал и пошел выпить пива, встретил там старого кореша по кличке Булень. Поговорили, но про горе свое Лом не сказал – постеснялся. После пива Булень заторопился по делам, и Лом вновь остался один. «А то, может, и правда, набрать золы и принести», – думал он. – Нет, обнаружит, параша чертова. Нельзя». Мысли стали совсем дикие. Например, украсть в морге покойника и попросить, чтоб кто спалил… «Так кто ж возьмется? – засомневался он. – Одни сволочи кругом. А потом это ж не «Огонёк», что сунул спичку и всё, тут специально надо».

Наконец, он постановил себе ехать в городской крематорий, осмотреться и, если получится, украсть готовый прах.

С час лазил он по территории крематория. Рассмотрел главное здание, сооруженное в виде поставленных на ребро мисок. Пооколачивался возле огромной Стены скорби, где были изображены люди то целиком, то частями: голова или нога с длинными, растопыренными пальцами или еще что. И поэтому казалось, что по всем этим людям проехался бульдозер. Стена нагнала на него такую тоску, что хоть руки на себя наложи. Но он решил подождать, а сначала зайти в контору.

В конторе за барьером сидела молодая женщина в синем форменном халате и ничего не делала. Лом прикинулся, что интересуется на прейскуранты и объявления на стенах, потом подошел к ней:

– А с-сколько стоит, в смысле, чтоб человека спалить?

– Кремация взрослого человека стоит двадцать рублей и шестьдесят копеек. Кремация ребенка – десять рублей и тридцать копеек.

– Н-на половину, значит, – глубокомысленно заметил Лом. – А ребенок это с-сколько?

– До двенадцати лет.

– П-понятно. Как на самолете, – Лом тянул время. – А если, например, карлик. Тогда как?

Женщина стала раздражаться:

– У вас кто-то умер?

Лом вспомнил про дядю Лешу:

– Есть тут один, – задумчиво произнес он. – Один г-гад.

– Так я не поняла, – со злостью сказал женщина, – умер или что?

– Да нет же, говорю, кандидат.

– Тогда, пожалуйста, почитайте прейскуранты. Там все сказано.

– А т-ты для чего тут сидишь, – тоже разозлился Лом. – В-волосики накрутила, губки… Женихов ждет, дура. А я вот напишу про тебя в газету – своих не узнаешь… И заголовок придумаю, чтоб сразу было видать.

С этим он хлопнул дверью и ушел без результата. Подпалить бы их всех к чертовой бабушке, чтоб знали, думал он…

А чтоб что знали – непонятно.

Минут через пятнадцать бессмысленных блужданий он увидел то, что как раз ему было нужно: в тени какой-то пристройки сидел местный человек в таком же халате, как и на ритуальной женщине, только грязном. Местный человек кушал зеленый лук без хлеба и соли, лицо у него имело сутулое похмельное выражение.

– Зд-доров, дядя, – вежливо приветствовал его Лом.

Местный человек махнул луковицей.