Что же касается развлекательной функции еды, то она тоже в тени не дремала. Пиры начинались с утра пораньше, завтрак плавно переходил в обед, обед — в ужин… В принципе, пиры, сопровождавшиеся культурной программой и приятным общением, имели лишь две достойных альтернативы — войну и охоту. По крайней мере, для знати. То есть для референтной группы[58]
всех времен и народов. Все сословия мечтали именно о такой жизни: чтобы съесть сегодня как можно больше и совсем не заботиться о хлебе насущном на завтрашний день. К счастью для человечества, продуктовое изобилие довольно долго оставалось недоступным даже для развитых цивилизаций. Иначе эпидемия ожирения поразила бы нас задолго до Рождества Христова. Зато массовое сознание успело основательно подготовиться к булимии. И как только появились материальные возможности для переедания, род людской, не медля, приступил. К перееданию.Но и во времена весьма отдаленные, когда враг стройности, сахар, был величайшей редкостью, а кондитерские изделия запирались от прислуги на замок и охранялись так же, как фамильные ценности, — богатые люди уже тогда ни в чем себе не отказывали. Каждый день они ели запредельно сладкие блюда с высоким содержанием сахара. А заодно экспериментировали со вкусом всяческого мяса: от среднестатистической дичи — вроде оленей и куропаток — до животных нездешних, почти фантастических — вроде дельфинов и стеллеровых коров. Последние своего участия в кулинарных экспериментах не перенесли. Но и экспериментаторы, надо сказать, пострадали. Среди богатых и знатных людей заболевания зубов, пищеварительной системы, ожирение и сопутствующие ему патологии встречались гораздо чаще, чем в среде простых крестьян, питавшихся намного хуже и однообразнее своих господ.
Общественно-историческое восприятие еды как развлечения, а не только питания, у нас появилось задолго до начала XX столетия.
Первая половина прошлого века, богатая войнами, революциями, экономическими кризисами и неурожаями, не дала осуществиться давней мечте человечества — наесться до отвала. И, как следствие, большая часть населения отличалась стройностью, если не сказать болезненной худобой. Поэтому идеалы красоты, всегда ориентированные на редкость, а не на повседневность, удерживались в пределах нормального веса. Но вторая половина столетия уже не мешала людям есть. Или почти не мешала. И человечество стало стремительно отъедаться. Тогда и вступил в силу закон «Уникальное — значит красивое». Планка требований, предъявляемых к хрупкости, воздушности, изяществу и проч. начала подниматься. В 1997 году исследование Гарнера показало, что реальный средний вес тела молодых американок начиная с 1959 года неуклонно повышался: от нормального среднего веса (принятого за 100 %) он вырос до первой степени ожирения, до 105–110 % нормального веса. При этом ожидаемый вес (то есть идеальный) так же неуклонно снижался — с 87–91 % нормального веса до 81–84 %.
Почему речь идет исключительно о женщинах, да еще и об американках? Потому, что определенных данных о динамике «веса народонаселения» в нашей стране пока не существует, а что касается идеала, то участницы конкурсов красоты и фотомодели журнала Playboy являются авторитетом и для россиянок. И так уж повезло женскому полу, что эти серьезные психосоматические расстройства, навеянные образами нездешней красоты, затрагивают именно женщин. Мужчины, которым все-таки довелось испытать на себе прелести булимии и анорексии, как правило, оказывались гомосексуалистами, бисексуалами или метросексуалами. То есть в той или иной мере соприкасались с женским гендером[59]
. Хотя это именно мужчина — Осип Дымов — сказал удивительно емкую фразу: «Приходится время мерить по меню, если так занят, что ничего не делаешь»[60]. Если время ничем не структурировано, сгодится и еда. Многие пострадали из-за «еды от скуки».Но состояние мужчин практически никогда не доходит до тяжести психического расстройства. Зато женщины составляют 90–95 % всех больных расстройствами питания.
Женщинам свойственны серьезные расхождения между восприятием идеальной женской фигуры и требованиями, которые предъявляются к привлекательной женщине вдействительности.
Идеальная или даже привлекательная фигура в женских представлениях всегда недобирает 10–15 % до нормы веса. Отсюда и рождаются завышенные требования и прочие факторы уязвимости перед лицом расстройств питания. Мы — заложники социальных стандартов. И одновременно мы — их создатели. Поэтому неудивительно, что нынешние стандарты столь суровы, а «весовые нормативы» предполагают стройность небывалую, не зависящую от возраста, врожденного типа телосложения и социального статуса. И никакие уговоры не помогают. Впрочем, уговоры не помогают никогда, если речь идет о глубоко залегающих паттернах мышления.